Апостол Павел - Ален Деко Страница 42

Павел работал, молился и размышлял, но наступил день, когда он решил уйти: целью его путешествия был Коринф, а не Кенхреи. Логика подсказывает, что он дождался, пока заживут раны, и отправился дальше.

Город Коринф — столица Ахейского союза, разрушенная римлянами в 146 году до н. э., — сто лет лежал в руинах. В 44 году до н. э., всего лишь за сто лет до появления там Павла, Юлий Цезарь приказал восстановить город и заселил его в основном вольноотпущенниками. По словам Ренана, горожане являли собой «сборище людей разного сорта и разного происхождения». Греки уже не признали новый город своим. Эллинам внушали отвращение кровавые цирковые зрелища, введенные в моду римлянами, а жителей Коринфа они приводили в восторг. Коринф превратился в «густонаселенный город, богатый, блистательный, посещаемый многочисленными иноземцами, центр оживленной торговли. Наконец, он стал одним из утративших собственное лицо городов, которые никто не ощущает как родину».

Покинув Кенхреи, Павел зашагал по окруженной холмами долине. Вокруг тянулись виноградники, которые и по сей день дают замечательный коринфский виноград. Для человека, трижды пересекшего горы Тавра, этот путь длиной в восемь километров был развлекательной прогулкой. Павел обошел большой амфитеатр, у стен которого находилась могила Диогена, и оказался в пригороде Коринфа Кразее. Перед тем как пройти через ворота в городской стене, Павел наверняка бросил взгляд на необычную скалу-зубец высотой 575 метров, которая возвышается над Коринфом. Это создание природы — я сам тому свидетель — вызывает невольное восхищение у любого. Во времена Павла это место называли Акрокоринф, сохранилось это название до сих пор. Наверняка Павел, к собственному неудовольствию, узнал, что на вершине скалы располагался храм Афродиты. Похоже, эта бесстыдная богиня просто преследовала его.

Павел прибыл из Афин, города, компактно расположенного, напоминавшего этим средневековые университетские города. И теперь оказался в крупном городе, самом большом после виденной им Антиохии Сирийской. Через пропилеи, монументальные трехарочные ворота, он ступил на агору, широкую площадь, с севера ограниченную лавками, а с юга — большим портиком. Утверждать, что Павел застыл потрясенный, увидев агору, не будет преувеличением: эти здания, облицованные мрамором, всякого лишали дара речи. Конечно, Павел обратил внимание на довлеющее присутствие нависавшего всей массой над лавками с северной стороны храма Аполлона, заложенного еще в VI веке до н. э.

Помню, какое волнение почувствовал я сам, оказавшись на усеянном руинами поле и увидев семь колонн храма, чудом уцелевших во время землетрясения 77 года, и я могу понять, что должны были испытывать те, кто видел храм в полной красе: по пятнадцать огромных колонн вдоль длинных стен и по шесть с торцевых. Я бродил среди камней и представлял, как Павел шагал по этим улицам, где «бурлила пестрая, шумная, вечно торопящаяся толпа со всех уголков Европы и Азии».

Римские ветераны, вольноотпущенники и рабы времен Цезаря обнаружили, что можно неплохо наживаться, вскрывая могилы, и с удовольствием это делали. Поэт Кринагор с горечью клеймил за это коринфян и их город, который он предпочел бы видеть «пустыннее ливийских песков, чем отданным полностью во власть этих негодяев».

Здесь Павел не обнаружил представителей древних знатных родов, — только нуворишей или наследников разбогатевших первопоселенцев. Среди наиболее зажиточных новообращенных он называет Ераста, занимавшего должность коринфского казначея, Гаия, владевшего большим поместьем, и Стефана: «Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное» (1 Кор 1:26–27).

В Коринфе, римской колонии, официальным языком оставалась латынь, но греческий, всплыв из глубин истории, распространялся все шире. Коринф снова завоевал имя «богатый Коринф», которым его когда-то наградил Гомер. Экономическая мощь основывалась на морской торговле. На верфях Коринфа строилось множество кораблей, именно здесь была изобретена галера с тремя рядами весел. Ковры и ткани всех видов изготовлялись в коринфских мастерских. Бронзовым коринфским доспехам не было равных в Европе. На плодородных землях вокруг города тысячи рабов выращивали богатые урожаи пшеницы, овощей, фруктов и ухаживали за виноградниками, где делалось вино, которое ценилось очень высоко.

Каждые четыре года в Коринф на Истмийские игры, возрожденные Цезарем и посвященные Нептуну, съезжались толпы гостей, легко тративших свои деньги. В Первом послании к коринфянам сохранились следы того, что Павел присутствовал на Истмийских играх в апреле-мае 51 года: его поразило зрелище людских толп, рядами занимавших стадион; увлекли поэты, соревновавшиеся перед зрителями в чтении своих стихов; впечатлила борьба атлетов, рвавшихся к рекордам. «Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду?» Это сравнение сделано и еще раз: «Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы — нетленного. И потому я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух» (1 Кор 9:24–26) ^[32]. И, обращаясь к Тимофею, присутствовавшему на играх вместе с ним, Павел еще раз вспомнит об играх в Коринфе: «Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться» (2 Тим 2:5).

Когда-то Коринф находился под покровительством Посейдона, который, потрясая трезубцем, напоминал о морском призвании города. Но его сменила Афродита Пандемос. Долгое время под сенью Акрокоринфа тысячи жриц-гиеродул, служивших богине, отдавались мужчинам в кельях, скрытых за кустами роз. И во времена Павла гиеродулы в Коринфе не исчезли совсем, что, конечно, омрачало душу человека, проповедовавшего аскезу и воздержание. В Коринфе Павел столкнулся с тем, что мы сегодня называем секс-туризмом.

Восхождение на Акрокоринф — были бы силы и деньги, чтобы заплатить за удовольствия, — влекло путешественников, которые только для этого и приезжали в этот город, город купцов, моряков, сластолюбивых горожан. Говорили, будто именно здесь появилась «коринфская болезнь», распространившаяся затем по всей империи. Репутация Коринфа была такова, что про девушку, утратившую девственность, говорили: она стала коринфянкой. Более того, словом corinthias обозначали сутенеров. «Non cuivis homini contingit adiré Corinthum» ^[33], — говорит пословица. Это означает, что жрицы требуют за себя больших денег. Дорогими были и злачные места вокруг порта, где рекой текло вино. Падение нравов в Коринфе, не встречавшееся больше ни в одном греческом городе, вдохновляло драматургов: первым запечатлел это Аристофан, а за ним — Гораций, Ювенал, Цицерон.