Дредноуты Балтики. 1914-1922 гг. - Игорь Цветков Страница 40

Вообще, подобные локальные выступления имели сходную типологию и схему. В тяжелые периоды от них, вероятно, не застрахованы ни одни вооруженные силы. С подобными проблемами сталкивались и флоты других воюющих держав. Более подробной информацией мы располагаем в отношении германских кораблей. Германские дредноуты после Ютландского боя 31 мая — 1 июня 1916 г. в течение практически двух месяцев ремонтировались. Наиболее серьёзно пострадавшие суда не выходили из верфей вплоть до декабря.*501 Первый поход линейных кораблей Hochseeflotte состоялся 28 июля — 4 августа: дредноуты III линейной эскадры ходили на учения в Балтийское море. 18–20 августа — участвовали в неудачной попытке набега на Сандерленд. Ещё один поход, продолжавшийся 18–20 октября, также был прекращён из-за угрозы атак английских подводных лодок.

Последний выход германских линейных сил в 1916 г. датируется 4–5 ноября. Его целью было прикрытие буксирных кораблей, предназначавшихся для снятия с мели лодок U-20 и U-30. В результате спасти удалось только вторую (первую пришлось взорвать), а дредноуты “Grosser Kurfurst” и “Kronprmz” получили торпедные попадания и встали на ремонт. В 1917 г., особенно после вступления 6 апреля в войну США, количество боевых выходов кораблей Hochseeflotte сократилось, ограничиваясь в основном учебными походами на Балтику.*502 Таким образом, походы германских военно-морских сил летом 1916–1917 гг. имели место, однако назвать их удачными нельзя. К тому же эти выходы постоянно подтверждали преимущество британского Grand Fleet. Увеличение срока пребывания германских кораблей на своих базах при таких условиях создавало, на наш взгляд, негативный эмоциональный фон, аналогичный тому, что имел место и на русских кораблях двумя годами ранее.

Наиболее значительное выступление произошло на линейном корабле “Friedrich der Grosse” в ночь с 4 на 5 июля 1917 г. Накануне волнений имело место сокращение кочегарам месячного пайка мыла. Недовольство их тяжелыми условиями службы и затяжными боевыми действиями было, на наш взгляд, как и в случае с “Гангутом”, подстегнуто этим обстоятельством. Ночью, после смены вахты кочегаров, в помещении турбовентиляторов состоялось совещание нескольких представителей во главе с матросом М. Райхпичем. В результате, было решено “подойти к вопросу с политической точки зрения, и действовать следующим образом: утром команда не расходится по работам и через уполномоченного предъявляет требование “Или больше мыла, или меньше службы!””.*503

По нашему мнению, выступления такого типа развивались по определенному сценарию, в котором присутствовали следующие этапы: взрыв, кульминация и затухание. На первом этапе нижние чины постепенно становились неуправляемыми, мало способными к подчинению и соблюдению правил. В дальнейшем наступал момент, когда командный состав полностью терял влияние на подчиненных. Нижним чинам были характерны колебания: попытки обрести единомышленников на других кораблях и, одновременно, наладить контакты с начальниками, предъявляя им требования. В итоге, если устранялся непосредственный повод выступления, то оно прекращалось.

После того, как матросы узнали о произвольном изменении ужина, на “Гангуте” и произошел взрыв эмоций. Один из бачковых, матрос I статьи В. Лютов, бросил под ноги дежурившему по камбузу унтер-офицеру В.К. Солодянкину бачок с кашей и заявил, что кашу есть никто не будет. Солодянкин доложил о происшествии вахтенному начальнику, а тот — старшему офицеру, старшему лейтенанту барону О.Б. Фитингофу.

Далее П. Козьмин вспоминал: “Заменявший командира старший офицер не мог разрешить этого вопроса самостоятельно, он уговаривал взять ужин и успокоиться…”.*504 О.Б. Фитингоф доложил о происшествии капитану I ранга М.А. Кедрову. Он, однако, кашу одобрил и другой ужин приказал не выдавать. Д.И. Иванов упомянул о приказе выбросить кашу за борт, но это сообщение другие мемуаристы не подтвердили.*505 Впрочем, командир “Гангута” и так повел себя беспечно, оставив в это время линкор и съехав на берег. В ситуации наступила неопределенность. Как вспоминал П. Козьмин: “Наступившие сумерки усилили волнения. Матросы собирались кучками, горячо обсуждали создавшееся положение. Послышались выкрики по адресу начальства”.*506 Д.И. Иванов сообщал, что “в жилой палубе, казематах и кочегарках матросы митинговали”.*507 Поэтому можно предположить, что промедление, да ещё на пустой желудок, разжигало протест.

Тем не менее, корабельный распорядок до сих пор не нарушался. В 20 ч. команду созвали на молитву. После корабельной молитвы старший офицер отдал приказ разойтись по кубрикам. Матросы не подчинились. Д.И. Иванов описывал это так: “Фитингоф пригрозил команде карцером, гангутцы начали скандировать: “Бей скорпионов! Долой немцев с корабля! Да здравствует Россия!” По трапам люди устремлялись наверх”.*508

Во время установки наблюдательной площадки на “Петропавловск”

Командирам рот было приказано любыми средствами задержать матросов и не выпускать их на верхнюю палубу. У пирамид с оружием выставили караулы из унтер-офицеров. Тем не менее, на верхнюю палубу сумели прорваться около 50 чел. Был отдан приказ разобрать койки, но нижние чины отказывались их брать. Раздавались возгласы: “Не пойдем спать! Давай жрать!”*509 Тогда, по словам Д. Лагуткина, матросам был сыгран “сбор на справку”, т. е. по своим помещениям для проверки личного состава. Те, кто был на верхней палубе, “начали бросать в ряды выстроившихся пипки [наконечники от шлангов — Д.Б.] и леерные стойки, чтобы разогнать строй”.*510 Потерпев здесь неудачу, эта группа, которую, судя по материалам следствия и воспоминаниям, возглавили кочегарные унтер-офицеры I статьи Г. Ваганов и Ф. Яцкевич, стала распространять слухи об аресте нескольких человек на верхней палубе.*511 На этот призыв откликнулись матросы 7 и 8 рот, которые состояли из кочегаров. Они двинулись в корму, где в помещении рядом с кают-компанией хранилось оружие. На верхней палубе находилось около 400–500 чел.*512 Как отметил Д. Лагуткин, “более темная часть команды, потеряв над собой власть офицеров, ходила по палубе и кричала — “долой немцев””.*513

Таким образом, самоорганизоваться нижние чины не смогли. Не сумели даже выставить и предъявить какие-либо конкретные требования. У кают-компании старший офицер предложил, по словам П. Козьмина, выбрать представителей от команды для переговоров, однако последовал отказ.*514 Вероятно, что конкретные требования просто отсутствовали, к тому же, многие действия совершались инстинктивно стихийно.

Поэтому переговоры между офицерами и матросами начались спонтанно, прямо возле кают-компании. После этого в настроениях, видимо, наступил перелом. Д.И. Иванов отметил: “Разговор между офицерами и матросами отчасти погасил напряжение. Вскоре послышался смех — это первый признак того, что злоба остыла, уступив место расслабленности, усталости”.*515

В 23 ч. на корабль срочно возвратился капитан I ранга М.А. Кедров. Он приказал играть большой сбор, произнес речь, посвященную инциденту, а затем распустил экипаж. На ужин матросам выдали чай, мясные консервы и хлеб. После ужина последовал приказ разобрать койки и расходиться по кубрикам. “Когда приехал командир, был выдан ужин — на том всё было покончено”, — отметил Д. Лагуткин.*516