Русанов - Владислав Корякин Страница 40

Несколько слов о достаточно высокой самооценке, кстати не сбывшейся в будущей экспедиции, поскольку претензии на самостоятельное руководство не осуществились, как это будет показано ниже. Что касается заявок на «видное общественное положение во Франции», то в оставшиеся ему годы оно также не было воплощено в жизнь. Тем не менее именно эта экспедиция открыла перед ним путь на будущее самостоятельное поприще, но там, где он сам не ожидал. Интересный момент также по поводу посещения Москвы или Петербурга — скорее всего это связано или с личными, или с официальными экспедиционными делами. Во всяком случае, этот визит (если он состоялся) никак не отразился на экспедиционных делах.

Составители сборника, опубликованного в 1945 году, отмечают, что на должность экспедиционного геолога было немало желающих среди французов, хотя и не подтверждают это документально. Даже если это было, преимущество Русанова перед конкурентами как уже знакомого с районом предстоящих исследований было несомненным и поэтому выбор его кандидатуры понятен.

К экспедиции Шарля Бенара он присоединился 25 июля в Белушьей губе, где его ожидало экспедиционное судно «Жак Картье» — на встречу с ним он добирался, очевидно, снова на борту «Королевы Ольги Константиновны», обходившей новоземельские становища. Экспедиция была укомплектована в основном военными моряками, причем вместо самостоятельного руководства (на что Русанов, как отмечено выше, рассчитывал) он был включен в состав отряда доктора Кандиотги, который для выполнения самостоятельной задачи проследовал в становище Маточкин Шар вместе с Русановым на том же рейсовом судне лишь рядовым участником, видимо, в связи с изменениями планов экспедиции. Там отряду, наняв проводников-ненцев с карбасами и собачьими упряжками, следовало добираться до Карского побережья, с тем чтобы попытаться пересечь Северный остров Новой Земли между Незнаемым заливом и Крестовой губой, что позволило бы ознакомиться с природной обстановкой на «белом пятне» между указанными пунктами. В случае тяжелой ледовой обстановки в Карском море ту же задачу следовало выполнять с западного побережья. Возвращение отряда планировалось на попутном русском судне с последующим присоединением к основному составу экспедиции в норвежском порту Хаммерфест.

Плотный туман задержал прибытие «Королевы Ольги Константиновны» на несколько дней, которая добралась в Маточкин Шар лишь 30 июля. Уже на следующий день имущество отряда было выгружено у дома Борисова, знакомого Русанову по прошлому году — в будущем он останавливался здесь всякий раз при очередном посещении Маточкина Шара. К сожалению, этот памятник былого не сохранился — хозяева Новоземельского полигона распорядились им по-своему, видимо, не подозревая о его исторической ценности, а с учетом особенностей его постройки он уже не может быть восстановлен.

Тут же после высадки из пролива задул сильный «сток» — по инициативе В. Ю. Визе, разработавшего в 20-х годах прошлого века теорию его образования, в литературе этот ветер теперь называют новоземельской борой по аналогии с новороссийской. Этот ветер помешал поставить палатки — французам вместе с Русановым пришлось переселяться в дом Борисова. Поиски проводников продолжались недолго — на этот раз Матвей Хатанзей и Константин Вылка (описанные в книгах Борисова и Носилова) согласились на предложенные условия при активном участии Русанова в качестве переводчика и эксперта. При обсуждении планов работы отряда ненцы с Русановым чувствовали себя настолько уверенно, что Кандиотти в своем отчете особо отметил: «Мы были вынуждены оставаться в стороне» (Benard, 1909, с. 121).

5 августа доктор Кандиотти и Русанов вместе с нартами, частью собак, сетями и другим снаряжением разместились на карбасе Вылки, а курсант Непве и инженер Деламар с подобным же скарбом заняли места на карбасе Хатанзея. Карбасы сильно текли, и поначалу это вызвало тревогу у французов, но ненцы не видели в этом ничего особенного, да и Русанов по собственному прошлогоднему опыту советовал французам на подобные мелочи не обращать внимания — тем не оставалось ничего другого, как согласиться. Только тронулись в путь, как из пролива вновь потянул «сток», настолько сильный, что пришлось срочно приткнуться к берегу, чтобы переждать его. Время ожидания было использовано, чтобы пошить новый парус на карбасе Хатанзея из подручного материала вместо износившегося старого. Путь продолжили только 8 августа и спустя 17 часов плавания достигли места, носившего название «Два креста»: на одном из них была вырезана дата — 1895-й, возможно, оставленная Чернышевым. Только 10 августа были в устье реки Гусиной, а на следующий день у мыса Морозова. Для Русанова эти места запомнились по прошлому году, тогда как оба ненца прожили здесь всю жизнь и Маточкин Шар они знали как собственные пять пальцев. Зато французы успевали только крутить головами по всем румбам, издавая восхищенные восклицания с каждым поворотом скалистого побережья — посмотреть в Маточкином Шаре было на что! Действительно, пейзаж здесь резко отличался от унылого однообразия Белушьей губы на Южном острове или даже от окрестностей Малых Кармакул самым разнообразным сочетанием высоких гор, узкой полосы воды пролива и меняющимися скальными берегами с участками речных дельт в устьях боковых долин, упиравшихся в пролив справа и слева. Определенно, таким пейзажам мог позавидовать самый избалованный европейский турист, но пока они были доступны или местным аборигенам, или редким исследователям, посвятившим себя раскрытию арктических тайн.

Сам Русанов с долей сожаления отмечал, как остаются за кормой многие интересные объекты наблюдений, но он был связан официальной программой и, кроме того, справедливо надеялся (как и получилось) восполнить пропущенное новыми не менее достойными находками уже в ближайшем будущем на иных берегах, которые ожидали его, — ведь год назад для него изучение побережья закончилось практически перед Белушьей губой Северного острова, поскольку дальнейший путь к мысу Выходному и заливу Канкрина был пройден в спешке и на этом участке знакомиться с местностью пришлось практически на бегу. 12 августа очередное усиление ветра привело к еще одной незапланированной стоянке, которую Русанов в сопровождении курсанта Непве использовал для восхождения на гору Вильчека, откуда убедился в отсутствии льда на востоке пролива — это была весьма важная информация, подтверждавшая более благоприятные условия по сравнению с прошлым годом. Разумеется, наблюдения за слагающими породами (в частности, были сделаны находки железного колчедана) оказались сугубо беглыми, но тем не менее они сыграли свою роль. Затем с благоприятным западным ветром благополучно добрались до Белушьей губы, где снова застряли до 18 августа — столько потребовалось времени для ремонта карбаса, чтобы подготовить его для похода по Карскому морю, где была опасность встречи со льдами. Внимание французов привлек высокий белый крест на братской могиле погибших от цинги участников зимовки Розмыслова в 1768–1769 годах, поставленный недавно экспедицией на гидрографическом судне «Пахтусов». Так и осталась нераскрытой таинственная загадка — почему здесь люди мерли один за другим, тогда как в отряде той же экспедиции, зимовавшем на мысе Дровяном всего-то в 10 километрах, от цинги умер всего один человек? Как-то в таких местах порой становится не по себе — острее чувствуешь, как легко в здешних условиях уйти в небытие, однако для полярного исследователя это не повод отказаться от исполнения своих обязанностей, тем более добровольно принятых на себя. Считается, что Розмыслов первым выполнил съемки Маточкина Шара, но пролив уже существовал на секретных картах Адмиралтейства в Санкт-Петербурге, хотя и без указания на исходные материалы.