Адмирал Ушаков - Леонтий Раковский Страница 36

Ушаков жалел: эх, если бы Войновича, этого «графа», убрали немного пораньше – среди зимы! Можно было бы успеть подготовиться. А то до выхода в море оставались считанные дни.

И, тем не менее, он тотчас же взялся перестраивать все по-своему. Ушаков полагал, что самое главное на флоте – это человек, матрос. От трюма до салинга ^[49] – везде он. Матрос делает все: ставит паруса и заряжает пушки. И потому надо, прежде всего, помнить о его нуждах. А при Войновиче помнили только об одном: о линьках да шпицрутенах – матрос был за все в ответе.

Войнович всегда жаловался, что у него в эскадре много больных.

Надо проверить, посмотреть, в чем дело.

Если Федор Федорович справился с чумой, неужели он не управится с простудой или поносом?

И контр-адмирал поехал осматривать свой флот.

Он начал с самых малых крейсерских судов, с «Принцессы Елены». Ею командовал увертливый капитан-лейтенант Анисифор Александрович Ходин. Он был похож на колдунчик ^[50]: сегодня Ходин нашептывает Ушакову на Войновича, а завтра станет с ехидной, косой улыбочкой плести всем небылицы об Ушакове.

Анисифор Ходин встретил нового командующего подобострастно и с первых же слов начал поносить Марко Ивановича, но Ушаков резко оборвал:

– Извольте перестать! Полно петь соловья на сосне!

И пошел осматривать «Принцессу Елену». Крейсер был новый, но уже оказался запущенным и грязным.

В кубрике Ушаков застал шестерых больных матросов. Хотя наверху стояла апрельская благодать, здесь воздух был тяжелый и спертый, пахло кислятиной и заношенным бельем.

Контр-адмирал и без опроса догадывался, чем больны матросы, но все-таки решил проверить себя:

– Что, братцы, животами маетесь?

– Так точно, ваше превосходительство, животами.

– Обнедужили вовсе…

– А вон канонира лихоманка трясет, – говорили больные.

– Так-так, – посматривал Федор Федорович, недовольно хмуря русые брови. – А чем же вас кормили нынче?

– Варили щи с солониной.

– Солонинка-то, поди, позапрошлогодняя? – спросил контр-адмирал.

– Вроде того…

– А нам, ваше превосходительство, какая бы ни была, все равно без пользы: есть-то нельзя!

– Выходит, вы ничего не ели?

– Хлебушка жевали.

– Кипяток пили.

– А ты что ел? – обернулся Федор Федорович к исхудавшему – кожа да кости – канониру.

– Мне, ваше превосходительство, ничего не хочется. Только пить. Одну воду пью.

– С чем? С уксусом?

– Уксуса нет, весь вышел, – заторопился ответить Ходин. – Только вчера вышел… Виноват!

– Мне из твоей вины – не шубу шить! – побагровел контр-адмирал. – Разве им такая пища нужна? Почему в госпиталь не отсылаешь?

– Они поправляются, ваше превосходительство. Как же слать – экипаж-то у меня всего пятьдесят три человека…

– А больных шесть? Поправляются, говоришь? Из кулька в рогожку! – кричал контр-адмирал. – Отослать всех немедля!

Когда начальство ушло из кубрика, больные матросы, забыв о своей хвори, смеялись от души:

– Эк он его, молодец!

– Вот это адмирал!

С «Принцессы Елены» и началось. Как и предполагал Ушаков, на большинстве судов о матросе заботились мало. Больные не отделялись от здоровых. Помещение редко проветривалось. Контр-адмирал осмотрел все, не поленился заглянуть в самые темные углы. Пробовал пищу, пробовал воду, говорил с матросами.

Матросы удивлялись его вопросам: адмирал вникал в их повседневную жизнь. «Граф» никогда не интересовался ими и не считал нужным вступать в разговор не только с больными, как Ушаков, а даже со здоровыми.

Матросы слыхали об Ушакове от друзей со «Св. Павла», кое-кто помнил его по Херсону, и всем сразу стало ясно: этот адмирал – за них, за матроса!

Интересуясь бытом и жизнью экипажа, Федор Федорович одновременно осматривал и сами корабли: прочен ли такелаж, надежны ли якоря и пушки, не разваливаются ли камбузные печи?

– Вот это – настоящий хозяин! – говорили матросы.

Вечером на следующий день контр-адмирал вызвал всех командиров судов к себе. А наутро Севастополь только и говорил о том, кого и как из господ командиров «надраивал» вчера контр-адмирал.

Передавали, ручаясь головой за точность, что и кому сказал Ушаков.

У «Нестора» сушится белье на самом бушприте. Это не фрегат, а прачечная!

На «Иерониме» разводят блох: в трюм намели целые горы мусора!

На «Александре» загнили бочки для пресной воды – пахнут тухлыми яйцами. Немудрено, что много больных.

У «Амвросия» на нижней палубе в углах сырость и зловоние! Люди ленятся подняться наверх.

Сразу же началась работа. Все корабли и фрегаты чистились, мылись, проветривались, как перед большим праздником.

А к адмиральскому дому потянулись поставщики и подрядчики – русские, греки, армяне, евреи. Тут было ясно: разговор пойдет о доброкачественных продуктах для флота. Войнович уделял этому мало внимания, и поставщики сбывали что попало.