Софья Толстая - Нина Никитина Страница 36

Теперь в яснополянском доме все, кажется, было по — настоящему. У дверей гостя встречал с иголочки одетый лакей в эффектной ливрее, которую украшали медные пуговицы с графской короной. Соня величала себя исключительно графиней, понимая, что звание «жена писателя» уже в прошлом. Желая, больше чем когда‑либо, соответствовать титулу «графиня», на что ее невольно вдохновлял образ Александрин Толстой, шелест платья которой всем напоминал, кто в доме хозяин, «неутомимая» Соня превращалась в мудрую Софью.

А муж тем временем посещал тюрьмы, остроги, «умышленно» искал людские страдания, все осуждал и отрицал, уже не говел в пост, просил жену, чтобы постного для него она не заказывала, предпочитая есть аппетитные мясные котлеты, предназначавшиеся ею для детей. Лёвочка охотно ездил в Москву, чтобы подыскать достойных учителей и гувернеров для своих старших мальчиков. Он обращался в «Контору для рекомендации гувернанток и учителей», а также в «Общество гувернанток». После долгих мытарств нашел тихого, по — своему наивного учителя Ивана Михайловича Ивакина, очень образованного, оказавшегося прекрасным филологом. А потом в их доме появилась m‑lle Cuillod, хорошо знавшая английский и немецкий языки, но, к сожалению, не обладавшая музыкальными познаниями, что, конечно, огорчило Софью. Ее беспокоило и поведение Ильи, который мог целые дни проводить на охоте, отбился от рук и совсем не хотел учиться.

Но гораздо больше Софью тревожило поведение мужа. Однажды, кажется, 2 марта 1881 года, она отправилась в Тулу, чтобы навестить знакомое семейство Лопухиных. У заставы при въезде в город услышала об убийстве Александра II. Она была в ужасе от услышанного, стала расспрашивать: как подобное могло произойти? Что ж, мало ли под государя бомб подкладывали, на этот раз карету разорвало и царя убило. Лёвочка же узнал о происшедшем, когда гулял по шоссе, от итальянского мальчишки, путешествовавшего вместе с шарманкой и птицами. Вернувшись домой, мрачный, как будто был приговорен к казни, он вызвал в гостиную, где всегда пил кофе, учителя Василия Ивановича Алексеева, чтобы посоветоваться с ним, посылать ли ему письмо Александру III с просьбой о помиловании преступников. В это время Софья стояла за дверью и все слышала. Не раздумывая, она вбежала в комнату и гневно прокричала: «Если бы здесь не было Льва Николаевича, то я приказала бы вам убираться вон!» — и указала учителю пальцем на дверь. После этого Софья еще долго не могла успокоиться.

Муж между тем не оставил намерения обратиться с письмом к наследнику престола. Как‑то он задремал в своем кабинете на кожаном дедовском диване и увидел страшный сон, как его, Толстого, казнили. Но казнил не Александр III, а он сам казнил себя. Лёвочка верил снам, считал их провозвестниками судьбы. В общем, сон еще больше убедил его в необходимости осуществления задуманного. Он тотчас же написал письмо царю, обращаясь к нему как человек к человеку, прося воздать «добром за зло». Это письмо он передал Н. Н. Страхову, который должен был вручить его Победоносцеву, обер — прокурору Синода. Софья не преминула добавить свою приписку о том, что муж послал письмо государю против ее воли. Как она и предполагала, обер — прокурор самым категоричным образом отказался передавать письмо Александру III.

Софья была возмущена ужасно «злобным» отрицанием Церкви, тем, как муж грубо разрывал свои отношения с православием. Поэтому она решительно отказалась участвовать теперь в переписывании его сочинений. На первых порах Софья еще машинально, по привычке, переписывала мужнин трактат «Исследование догматического богословия», но вскоре поняла, на что посягал Лёвочка. Она быстро сложила рукопись, добавив к ней только что переписанные ею листы, и положила на стол с такими словами: «На тебе! Кому хочешь давай, я эту гадость переписывать не стану!» Софья по — настоящему взбунтовалась и, дав волю ярости, с негодованием прокричала: «Сержусь и возмущаюсь!»

Теперь ей казалось, что дом наполнен только одними разговорами о смертной казни. Как‑то к ним в гости заехал Петр Федорович Самарин, давнишний их знакомый, крупный помещик, предводитель тульского дворянства, которому Лёвочка стал пересказывать историю смертной казни, а тот, как показалось мужу, «с улыбочкой» ему ответил: «Надо вешать их». Что здесь началось: муж метался, не зная, как поступить с гостем, может быть, все‑таки промолчать, а может, «вытолкать в шею», и закричал: «Зачем же вы тогда приехали ко мне?!» А после добавил: «Мне страшно быть с вами» и с этими словами покинул зал. Софья постаралась как‑то «замять» конфликт. Вся сложность ее положения заключалась в том, что она была полностью согласна с Петром Федоровичем, негодовавшим по поводу чрезмерной распущенности крестьян в деревнях, и была не согласна с мужем, который обрушивал весь свой гнев на помещиков за их «дикое» отношение к народу — кормильцу. Лёвочка очень резко спорил со своим оппонентом, который, напротив, был очень спокоен и корректен. Софье удалось утихомирить разбушевавшегося мужа, и чаепитие продолжилось, к немалому удовольствию хозяйки, которая потчевала гостя вкусными сухариками. Вскоре муж попросил прощения у Самарина за свою вспыльчивость, объяснив свое поведение исключительно большой любовью к людям.