Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов - Эдуард Буйновский Страница 36

Отношение к нам — кандидатам в отряд космонавтов — было особое, внимание — повышенное. Иногда сидишь в очереди перед дверью очередного кабинета и какой-нибудь старый ас, кандидат на увольнение, спрашивает с недоверием: «Ты что, тоже списываешься?» Сидишь, молчишь, скромно потупив взор. «А, ты — спецконтингент!» — с уважением молвит он и иногда пропускает без очереди. Что ж, первые шаги будущей славы! Пустячок, а приятно. А вообще-то мы еще и не думали ни о какой славе (а если кто и думал, то тайком, после отбоя, в темноте палаты, когда все спят), да и какая там слава, когда каждый день врачи отчисляли по одному-два человека, и вечером с облегчение думаешь: ну, слава богу, пронесло! Что-то будет завтра?

Прохождение отборочной медкомиссии — та единственная стадия сложнейшего, длительного пути к космической славе, когда отношения между абитуриентами еще ровные, почти дружеские, без элементов зависти и соперничества. Во всяком случае, я не видел в своих коллегах по палате каких-то конкурентов, которые стоят на моем пути и которых правдами и неправдами надо отметать в сторону. Все мы радовались успехам каждого и искренне огорчались, когда кто-то покидал наши ряды. Хорошее было время! В кабинетах и лабораториях госпиталя я впервые встретился и познакомился с Виталием Жолобовым, Виталием Севастьяновым, Алексеем Елисеевым, Георгием Катысом, с которыми у меня на долгие годы сохранились хорошие, добрые отношения.

Где-то в конце ноября 1962 года я завершил с положительными результатами весь цикл стационарных испытаний в госпитале. Вроде бы должен был радоваться, но какое-то двойственное чувство меня не покидало. Все это навалилось на меня настолько неожиданно, а медицинский отбор прошел для меня слишком просто, с минимальной затратой физических и моральных сил, что я не очень-то осознавал, что для меня закончились все испытания и я вот-вот почти космонавт. Как-то не верилось, что происходящее со мной в последнее время — все это реально, серьезно и может изменить в корне всю мою дальнейшую жизнь. Мне все время казалось, что наступит такой момент, когда кто-нибудь скажет: ну, поиграл в космонавты и хватит, возвращайся к своей прежней жизни и своей работе. Как ни странно, но в дальнейшем это чувство не только не пропадало, а наоборот, крепло, хотя оснований для это особо и не было — все у меня проходило гладко и почти с первого захода. Но это все было потом.

Наступило время очередного ожидания, правда, не такого уж томительного и длительного. Были моменты, которые давали мне основание думать, что дело продвигается и про меня не забыли. Как-то соседка по нашему дому — старшая по подъезду — под большим секретом сказала моей маме, что товарищ из «органов» вел с ней длительную беседу: выяснял, что из себя представляет мое семейство, не нарушаем ли мы принципы коммунистической морали, не устраиваем ли пьяные дебоши и драки и не ведем ли аморальный образ жизни. На работе уточняющие звонки из кадров тоже давали уверенность, что дело движется.

И вот 8 января 1963 года! Мандатная комиссия под председательством генерала Каманина заседала более четырех часов и из 25 кандидатов отобрала для зачисления в отряд космонавтов только 15 летчиков и инженеров. Среди них был и я. Задав мне несколько общих вопросов, председатель объявил решение комиссии: «Старший лейтенант Буйновский, вы зачисляетесь в отряд слушателей-космонавтов ВВС!» Стоит ли говорить, что я пережил в эти минуты и какая у меня была буря в груди, когда я вышел из кабинета!

Это была моя первая встреча с легендарным летчиком генерал-лейтенантом Николаем Петровичем Каманиным. Помнится, еще в раннем детстве с большим интересом прочел красиво оформленную книгу «Как мы спасали челюскинцев», написанную гражданскими и военными летчиками, принимавшими участие в 1934 году в спасении команды и пассажиров парохода «Челюскин», который затонул в Чукотском море. Эти семь летчиков стали первыми Героями Советского Союза. Звездой Героя за № 2 награжден военный летчик Каманин. В годы Великой Отечественной войны генерал Каманин командовал штурмовым авиационным корпусом. Примечательно, что к концу войны 76 мастеров штурмовых ударов, как и их командир, стали Героями Советского Союза.

С 1960 по 1971 год Николай Петрович, работая в штабе ВВС в должности помощника главнокомандующего ВВС по космосу, руководил подготовкой первых советских космонавтов. У меня о нем сложилось мнение как о человеке с сугубо военной жилкой, очень ответственном за порученное дело, человеке «сталинской» закалки. Всем нам он казался излишне строгим, суховатым, не склонным в общении с подчиненными к шуткам и традиционным авиационным байкам. Космонавтов, настоящих и будущих героев, держал в «ежовых» рукавицах. Мы все, и особенно вновь прибывшие, его немного побаивались, старались особо не попадаться на глаза, хотя он частенько навещал нас, решал на месте многочисленные штатные и организационные вопросы, следил за ходом подготовки групп космонавтов к очередным полетам, активно принимал участие в наших партсобраниях. Предмет его особых забот— «разборки» с героями, когда их действия выходили за рамки уставов, правил дорожного движения или не вписывались в Моральный кодекс строителей коммунизма (был когда-то такой обязательный документ, по которому мы все и особенно коммунисты должны были работать, учиться, отдыхать, дружить, любить, блюсти семью, делать детей и правильно их воспитывать). Здесь было о чем переживать! Например, в октябре 1962 года руководитель подготовки космонавтов должен был на Президиуме ЦК КПСС доложить о нескромном поведении космонавтов, кстати, не только героев, о плохой их учебе в академии, о «прилипании» кое-кого из журналистов к славе космонавтов и еще по ряду других житейских вопросов. Вот так! Не где-нибудь, а в высшем органе нашего государства должен был рассматриваться вопрос о несоблюдении рядности, пересечении сплошной линии разметки и не очень корректном разговоре Германа Титова с работником ГАИ. Кстати, поводом для такого заседания была докладная записка в ЦК работников КГБ. Мне думается, что житейские огрехи космонавтов все же не имели общегосударственного, общепартийного масштаба и не заслуживали такого внимания руководителей нашей партии. Просто ответственные работники ЦК тоже люди, и они не могли отказать себе в удовольствии покопаться в «грязном белье» космонавтов. Николай Петрович с горечью вспоминает: «ЦК не находит времени для рассмотрения больших, принципиальных вопросов развития космонавтики и считает уместным обсуждать сомнительные донесения о поведении космонавтов».

В 1995 году отдельной книгой были опубликованы дневники Каманина с очень символичным названием: «Скрытый космос». Достаточно интересная книга, особенно для тех, кто в те времена имел к этой проблематике прямое отношение. Много и пространно рассуждает Николай Петрович о месте космоса и особенно — военного космоса в структуре ВВС и Министерства обороны в целом. Здесь он — истинный патриот авиации («…за два года мы убедили народ и руководителей страны в том, что космические полеты — это естественное продолжение авиации…»). Наверное, это первое популярное издание, где космос показан не в «парадных» красках с его победами и триумфальными поездками героев-космонавтов по странам мира, а повествуется о повседневных буднях Звездного городка с его многочисленными проблемами, человеческими судьбами, несбывшимися планами и мечтами, успехами, поражениями и человеческими жертвами. Многим из наших двух отрядов досталось на страницах дневника Николая Петровича! Зачастую не миловал он и наших больших партийных и государственных руководителей. «…Мелкий, завистливый политикан, трусливый подхалим, себялюбец, мнящий себя великим поборником мира. Народ ропщет против „исторических“ успехов проводимой им политики, а он своей рукой награждает себя звездами Героя…» — такую вот «убийственную» (и кстати, справедливую) характеристику дает автор дневника не кому-нибудь, а здравствующему и тогда еще действующему Первому секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущеву! Смело даже для периода хрущевской «оттепели». Вот таким бескомпромиссным был мой будущий начальник!