Русский Ришелье - Ирена Асе Страница 33

– Нет.

– Беспокоит это меня. Как в воду канул.

– А поговорить я хочу вот о чем, – сказал Ордин-Нащокин. – Не пойму, зачем мы сюда пришли? Для чего?

– Чего ж тут не понять. Воевать пришли.

– Так почто тогда сразу уходить готовимся?

– Ну, – Никифоров стал неторопливо есть вяленое мясо, – во-первых, это ты у нас к царю на совет вхож, обсуждаешь там что-то с генералом Лесли да с воеводами.

– Да вот и не пойму, чего обсуждают? Такое впечатление, что государь не хочет всего говорить.

– На то его царская воля.

– Да ты пойми! Это же я, худородный, план похода разрабатывал, выход к морю отвоевать мечтал. А теперь что?! Великий государь ни словом, ни взглядом недовольства не проявляет, ничего мне в укор не ставит, но…

– А что тебе в укор можно поставить? Мы зачем сюда пришли?

– Сам же сказал, воевать.

– Афанасий, не пойму, кто из нас в Посольском приказе служил, ты или я? Похоже, ты такую ответственность ощутил, что, кроме нашего похода, ни о чем и не думаешь. Мы со шведами стали воевать, в первую очередь для того, чтобы шведский король Польшу под себя не взял бы, не сделался бы слишком силен. И что теперь? Часть войска свейского на себя отвлекли? Уже отвлекли. В Польше дела у свеев как идут? Несмотря на победу под Варшавой – скверно. Король свейский на север ушел. Значит, унии Швеции с Польшей не бывать. А чему бывать?

– Чему же?

– Не знал бы, что ты, Афонька, человек верный, не говорил бы. Да ты хоть рыбки отведай, хороша получилась. Так вот. Сейчас везде такое начнется… И все больше по твоей части – дипломатической. С поляками надо переговоры вести, с немецким курфюрстом Фридрихом-Вильгельмом. Гетман Хмельницкий вон от рук отбился, со шведами союз заключил. А Украину терять мы не должны. Вот и получается: на переговорах сильной должна казаться Русь. А что больше ущерба нам принесет: коли с достоинством от Риги в занятые города отступим, или же долго под Ригой стоять будем и о ее стены лоб расшибем? Тем более что скоро есть нечего станет. Нет, проще отступить в уже занятые города. Дабы Украину, Смоленск, Полоцк сберечь. А там кто знает, может, и новым польским королем государь наш станет.

– Да зачем нам все это?! – не сдержался Ордин-Нащокин. – Нам выход к морю надобен, пусть не здесь, так хоть в устье Невы неподалеку от Ниешанца, что воевода Петр Потемкин уже занял. И надо бы в Ливонии как можно больше земель захватить, тогда со свеями хоть за Ниеншанц легче торговаться будет. А Украина, Польша – зачем они нам? Чужие земли. Сам же сказал, казаки уже от рук отбились. Неужто государь то не понимает?

– О Смутном времени подумай, – неожиданно предложил Никифоров. – О том, что бывает, когда царь со всем боярством в ссоре? Смутное время. А чего боярство хочет? Земель новых. Причем украинских, черноземных.

– Так ведь коли хотим земель новых, нужно с поляками не враждовать, а союз заключать. Вон сколько у нас самих на Юге земель нераспаханных, ибо крымских татар боимся. Надобно с ляхами, с цесарцами австрийскими союз заключать, вместе идти басурман бить. Не будет набегов татарских, благодать наступит на Юге нашем. Вот и земли, вот и чернозем.

– И снова ты прав, Афанасий. Только бояре видят: вот она, Украина, рядом. А турки… Когда же их, непобедимых, победим? Кто-либо громил их? Не помню такого.

– Так это потому, что поодиночке христианские страны против них воевали!

Друзья говорили долго – до позднего вечера. Когда не совсем трезвый Афанасий Лаврентьевич ушел от Юрия Никифорова, многие в русском лагере уже спали. Ордин-Нащокин подумал, что он, видимо, не выспится: назавтра следовало рано встать. Но Афанасий Лаврентьевич не жалел о потраченном времени: и на душе стало легче, и многое казалось теперь понятнее.

Так он шел, погруженный в свои думы, когда внезапно перед ним в слабом свете отблесков находившихся в нескольких десятках метров костров мелькнула чья-то тень и тут же исчезла. Хоть и был задумчив воевода Ордин-Нащокин, но успел заметить, что кто-то был рядом, и решил выяснить, кто именно избегает его общества. Он сделал несколько шагов в сторону незнакомца. Внезапно по-русски прозвучало предостерегающее:

– Не подходи!

В гневе Ордин-Нащокин выхватил из ножен саблю.

– Ты чей будешь, дерзкий холоп? – поинтересовался русский дворянин.

– Не узнал, воевода?

Возмутивший его человек сделал два шага вперед, и Афанасий Лаврентьевич увидел, что перед ним стоит, выставив вперед пистолет, его бывший проводник Иоганн Шталкер.

– Ты что же предал нас? – возмущенно спросил Ордин-Нащокин.

– Я не предатель. Да, я защищаю Ригу. Я немец. После страшной гибели любимой женщины я несколько лет жил, словно сам не свой. Но здесь, в родной Ливонии, осаждая немецкий город, я осознал, сколь дорога мне эта страна. Я ушел в Ригу, более того, хитростью по мере моих скромных сил и по воле генерал-губернатора Делагарди, выявляю там мятежников, готовых предать свой город и открыть вам ворота. И, видно, сам Бог направил мои стопы в Ригу. Там я встретил девушку, как две капли воды похожую на латышскую колдунью, в которую я некогда был влюблен. Быть может, отец этой Герды, рижский купец Хенрик Дрейлинг, согрешил в молодости, проезжая по Курляндии?

– Что же, стреляй, лазутчик, чтобы я не смог схватить тебя!

– Да как же я могу стрелять в тебя, воевода?! – удивился Шталкер. – Ты ведь стал мне почти товарищем.

Немец спокойно засунул пистолет за пояс. Афанасий Лаврентьевич на секунду растерялся. А Иоганн Шталкер с иронией сказал:

– Касаемо того, легко ли схватить меня…

Не докончив фразы, шпион проворно отбежал в сторону и исчез. Быть может, будь Афанасий Лаврентьевич трезв, он и заметил бы, в каком направлении надо искать бывшего подчиненного, но в данной ситуации отреагировать не успел. Только теперь он сообразил и закричал:

– Караул!

Воевода был услышан. Вскочили сидевшие у костров стрельцы, по велению Афанасия Лаврентьевича стали искать немца, но тот словно в воду канул. Стрельцы возвратились со словами:

– Нигде нет. Да не привиделось ли тебе все в темноте, воевода?

Афанасий Ордин-Нащокин решил не сдаваться и пошел докладывать о случившемся боярину Илье Милославскому. Но у входа в роскошный шатер Милославского воеводу остановили слуги:

– Боярин лег почивать, велел по пустякам не беспокоить.

Афанасию Лаврентьевичу захотелось плюнуть с досады. Он понимал, что Иоганна Шталкера вряд ли удастся найти. «Не пойти ли и мне поспать?» – подумал воевода. И тут на берегу полноводной Даугавы раздались выстрелы, крики. По огромному русскому лагерю довольно бестолково забегали солдаты, стрельцы, сонные офицеры старались построить их. В темноте это оказалось нелегким делом. Зарево пожара становилось все сильнее. Мимо Ордина-Нащокина галопом проскакал отряд башкирской конницы, лихие всадники на скаку доставали стрелы из колчанов. Стрельцы с алебардами и пищалями маршировали к месту боя. Вскоре стрельба затихла. Когда Афанасий Лаврентьевич поспел к месту происшествия, то узнал, шведы в ходе внезапной вылазкой нанесли потери полку Юнгмана, а главное – сожгли струги с запасами провианта.