Сказания Древней Японии - Садзанами Сандзин Страница 31

С далеких незапамятных времен, времен глубочайшей древности, когда зачиналась еще только Япония, сияет с высокого неба великая богиня Аматэрасу. Дайдзингу называется находящийся в Исэ храм этого божества, главного и величайшего божества всей Японии ^[89].

У Аматэрасу был младший брат, бог Сусаноо ^[90]. Был он велик телом, силен и необуздан до крайности; то и дело совершал он разные проделки, которыми приводил в отчаяние и свою сестру, и всех других богов. Неспокоен и буен был этот бог, но злости в нем не было. Богиня Аматэрасу относилась к нему снисходительно и обыкновенно прощала ему все его выходки, не наказывая особенно строго.

Но вот однажды Сусаноо выкинул злую проделку. Он разметал до основания красивый домик, который с большим трудом и старанием устраивала Аматэрасу для пряжи тканей, и перебил всех бывших там прях. Тут не выдержала даже и снисходительная Аматэрасу. Рассердившись, удалилась она в Аму-но-ивато, каменную пещеру небес. Заперев за собой каменную дверь, закрылась она в ней и совсем перестала показываться.

Случилось ужасное! Закатилась сиявшая на небе Аматэрасу в каменную пещеру, и, совсем как в глухую полночь, не стало нигде света. Непроницаемый мрак объял всю Японию. Ужас проник в сердца богов.

– Что же теперь будет? Сотворилось страшное дело! Страной вечной ночи станет Япония, если богиня совсем не будет показываться. Как можно будет жить во тьме? – говорили они, собираясь то там, то сям, и страх и смятение царили между ними.

Но тут нашелся среди них один догадливый бог.

– Так или иначе, но непременно надо умилостивить Аматэрасу, привести ее в хорошее расположение духа, и тогда она покажется; а привести ее в хорошее расположение духа лучше всего музыкой и веселыми кагурами ^[91].

– Да, это хорошо придумано, – одобрили его другие боги и тотчас же занялись приготовлением к кагуре.

Подготовив все, сонмом собрались боги перед каменной пещерой небес, в которой затворилась Аматэрасу, и по сигналу, данному криком петуха, начали веселую музыку на барабанах и флейтах, а богиня Удзумэ ^[92] и другие боги, искусные в танцах, стали плясать в такт музыке. Было необычайно весело и оживленно. Из глубины своей пещеры Аматэрасу услышала звуки музыки и пляски.

– А должно быть, там творится что-нибудь интересное, надо взглянуть! – сказала она и чуть-чуть приоткрыла дверь, и сверкнули оттуда божественные лучи, но в тот же момент к двери подскочил бог-силач Тадзикарао ^[93].

– Ага, попалась! – воскликнул он, быстро схватившись за дверь, и, крякнув от напряжения, рванул ее и, вырвав совсем напрочь, отбросил далеко в сторону.

И снова вышла Аматэрасу в этот мир, и снова засияла она на высокой равнине небес. Улегся гнев ее, и радость охватила всех. Но причиной гнева были злые проделки бога Сусаноо, и не простили ему боги. Они схватили его, обрезали ему усы и бороду, вырвали ногти и после такого страшного наказания изгнали совсем с равнин высокого неба.

Жестоким наказанием находил Сусаноо свое изгнание, но должен был примириться с ним, так как виноват был сам. Понурив голову, с печалью в душе, пошел он с высокого неба и пришел в конце концов в одно место у верховьев реки Хи, в провинции Идзумо. Остановившись тут, он стоял некоторое время на берегу реки, но вдруг, взглянув на воду, увидел, что по ней плывут палочки, употребляемые для еды ^[94].

– Палочки! Плывут палочки, которыми едят, должно быть, там, выше по течению, живет кто-нибудь из людей! – воскликнул он и пошел вверх по реке на поиски.

И действительно, вскоре он наткнулся на группу людей. То были старик со старухой и с ними молодая девушка. Все они горько плакали.

Увидев это, Сусаноо спросил:

– О чем вы плачете?

Старик поднял голову:

– Не знаю я, кто ты, но благодарю тебя за участие. Я житель Идзумо, Асинадзути ^[95] имя мое. Старуху зовут Тэнадзути ^[96], а девушку, мою дочь, Инада-химэ ^[97]. Восемь дочерей имел я прежде, но всех их похитил чудовищный Восьмиглавый змий, обитающий в истоках этой реки; одна только, вот эта, и осталась у меня теперь. Но сегодня ночью придет змий, чтобы пожрать и ее, последнюю. Бежать от него некуда, плакать только и остается нам, – печально говорил старик, и глубокое горе было в словах его.