Священная Римская империя германской нации - Франсис Рапп Страница 30

После назначения кандидатом на папский престол Льва IX в 1048 г., Генрих III мог полагать, что он исполнил жизненно важное задание. Как император он был покровителем Римской церкви, матери всех церквей; он удалил от власти пап, которые не исполняли свои обязанности с должным рвением. После Климента II и Дамасия II, умерших слишком рано и не успевших проявить себя, Лев использовал всю твердость своего характера и крепость убеждений для внедрения реформы. Таким образом, все, казалось, пребывало в надлежащем порядке: «две половины Господа» на земле, император и папа, преследовали общую цель — боролись с бедами, постигшими христианское общество. Для империи такое сотрудничество приносило весьма ощутимую пользу. Подтверждение священного характера империи значительно увеличивало власть монарха над духовенством; границы между светской и церковной властью были настолько расплывчатыми, что, по-видимому, ничто не мешало тому, чтобы епископ предоставил себя в услужение государю и получил из его рук знаки своей власти. Церковь была структурой, связывающей все органы власти империи, и она находилась на своем месте, а крепость творения, созданного Оттоном I, могла спокойно выдержать испытание временем.

Но эта видимость оказалась обманчивой. В окружении папы не все поддерживали идею его реформы. По мнению Гумберта из Муаенмутье, лотарингского монаха, которого Лев IX задействовал для выполнения сложных поручений и который быстро стал одной из наиболее влиятельных фигур Курии, безнравственное поведение было не единственной и уж никак не первоочередной задачей, требующей разрешения. Беспутство будет произрастать до тех пор, пока не вырвать его с корнем, а оно имело институциональную природу; смешивание же светской и духовной власти вело к тому, что мирянин мог решать вопросы о назначении на духовные должности; в его выборе неизменно будет присутствовать стремление к светским выгодам; чего тогда будут стоить религиозные качества кандидата, если достаточно послушания, а то и вовсе продажности. Светская инвеститура, полученная путем подкупа или без него, есть явление симоническое и посему подлежит осуждению, да разве сами небеса не осудили тех, кто использовал такой способ, и не лишил род Оттона прямой линии наследников уже в третьем поколении? Никто более жестко не упрекал империю, чем Гумберт в Adversus simoniacos ^[15] в 1057 г.

Конечно же, Гумберт не был хозяином Курии, и его книга не стала второй Библией. Однако постепенно после смерти Генриха III (1056) отношения между империей и папством изменились. Виктор II еще был назначен императором в 1054 г.; Стефана II избрали в 1057 г., не поставив в известность императрицу-регентшу. Два года спустя римско-католические властители не проявили подобной бесцеремонности и обратились за согласием к юному Генриху IV до избрания Николая II папой, но только обстоятельства заставили их считаться с императором, так как граф Тосканы и его друзья избрали Бенедикта X, чтобы возобновить симбиоз аристократии и папского престола, разрушенный не так давно Генрихом III в Сутри.

После устранения своего соперника Николай II созвал в 1059 г. реформаторский съезд, одним из его главных решений было упорядочение правил избрания папы. Оно должно было проходить в три этапа, во время которых кардиналы-епископы, а потом кардиналы-священники называли имя, которое единодушно принимали остальные священники и народ; но право императорского одобрения продолжало существовать. В обмен на инвеституру Николай II получил клятву верности от нормандских князей, словно заранее желая предоставить папскому престолу союзников в южной части полуострова на тот случай, если позиция признанного защитника, императора, будет скорее мешать и не внушать доверия. После его смерти в 1061 г. кардиналы избрали его преемником епископа Лукки, который, по их мнению, пользовался доверием императора и поддерживал реформу. Но они не сочли нужным получить одобрение империи, что дало повод римской аристократии опротестовать выборы, а регентша Агнесса не признала их действительными. Она созвала в Базеле синод и заставила выбрать папой Пармского епископа Кадала. Но этот раскол длился недолго. Петра Кадала, нареченного Гонорием II, признали недействительным с 1064 г. Однако этот неверный ход, допущенный регентшей, сгустил тучи над согласием, которое ее супруг сумел установить в свое время между властью пап и своей. Александр II, избранный кардиналами, после получения подтверждения своих полномочий употребил все свои силы и талант юриста, чтобы как можно шире ознакомить с реформаторской программой и заставить ее придерживаться. Легаты наладили более тесные отношения местных церквей с Римской церковью. Папа доказал, что его первенство является не только почетным, но и предоставляло ему право судить и карать; он без малейших сомнений отстранял либо низлагал прелатов даже высокого ранга, вплоть до архиепископа миланского. Уличенных в сожительстве с женщинами и симонии безжалостно изобличали и карали.

Александр II действовал в полном согласии с группой реформаторов, наиболее влиятельной фигурой среди которых был Гильдебранд, пользующийся исключительной властью; его соперники утверждали, что он был настоящим хозяином Курии и занимался папой, как «хозяин, кормящий своего осла в хлеву». Семейные узы облегчили этому тосканцу незнатного происхождения вхождение в правящие круги Рима. Будучи капелланом Григория VI, он был принят в группу сподвижников, которую создал Лев IX. Ему поручали различные доверительные задания. Как человек экономный, он управлял папскими доходами. В качестве легата ему было поручено подготовить избрание Виктора II при регентше, и он дважды возглавлял церковные соборы во Франции. Он был архидиаконом, кардиналом, но не забывал о монашеском положении, которое он принял во время визита в Клюни. Своей блестящей карьерой он был обязан отчасти своему суровому характеру, как полагали некоторые из современников, даже резкому. Его друг, святой Петр Дамиани, в конце концов назвал его «святым Сатаной». Он обладал проникновенным умом и твердой волей, имел глубокие знания, несмотря на то что был скорее человеком действия, нежели созерцания. Его недруги уличали только одну страсть: гордость. Принять их позицию значило заключить легкую сделку с набожностью, вдохновлявшей Гильдебранда, но наличие которой нельзя было отрицать. Воодушевленный идеей страшного суда, который мог наступить в любой момент, Гильдебранд чувствовал на себе ответственность за исполнение воли Божьей постоянно и во всей полноте. Божественный порядок, так, как он его воспринимал, должен поддерживаться любой ценой; и никакая сделка недопустима. Многие документы могут дать нам представление о видении Гильдебрандом божественного порядка, но наиболее ясное выражение содержится в Папском реестре, текст которого он ввел вскоре после того, как стал Григорием VII. 27 основных положений, известных под названием «Dictatus рарае», ^[16] излагают нам его основные позиции. В «христианском обществе», сплоченном верой, власть принадлежит «священническому строю». «Мирской строй» имеет лишь обязанностью исполнять предписания «строя священнического». Унаследовав границы Римской империи, христианское общество получило от нее и неукоснительные монархические указания. Христос передал свою вселенскую власть первоверховному апостолу, наследниками которого являются папы. Эти понтифики имеют безграничную власть, но и обязанности их также велики. «Времена настали очень серьезные, — писал он аббату Клюни, — и на нас лежит тяжкий груз дел духовных и мирских». Один только папа может носить императорские регалии. Где бы не находились имеющие власть мирскую, все они должны повиноваться тому, кто есть наместник «верховного императора», Христа. В самом точном смысле слова у них нет никакой власти. Та, которой они пользуются, была им передана, и властители сии могут быть низложены, даже император. Только папа может судить об их способности справляться с обязанностями. Естественно, папа вправе судить любого, но никто не имеет права судить папу. При таком видении общества империя в том виде, как ее создали Оттон и его наследники, не могла сохраниться. Император не был священной фигурой, да и не мог ею быть, так как являлся мирским лицом. Экзорцист был более могущественным, поскольку мог повелевать демонам. Отношения между папой и императором уже не были такими, как когда-то установил Геласий, — отношения сотрудничества. Для Гильдебранда император был нижестоящим. Но как империя могла стерпеть такое отношение к себе? Можно ли было избежать серьезного конфликта?