Ярое око - Андрей Воронов-Оренбургский Страница 3

— Кому пастух люб, люба и его собака. Вещь не прочна, хозяин долговечен. Многих лет и побед тебе, бесстрашный. Я — Джэбэ-Стрела!

— Где Ярун? И где его поганая свора? — обрубил Субэдэй, стальные китайские латы лязгнули на его плечах.

Джэбэ подал знак охране. Его телохранители тотчас отошли прочь и замерли неподалёку, почтительно наблюдая за встречей двух легендарных вождей величайшего Чингизхана.

— Я гнал Яруна до Хазар-реки ^[18]… Два дня назад здесь был бой. Мои сотни вырубили половину его псов. Их презренные останки ты видишь пред собою, храбрейший.

— Где остальные? — Ноздри Субэдэя по-волчьи хищно раздулись.

— Они воссоединились… с их главным ханом Котяном ^[19]. Моих сил не хватило сразиться с его ордой. Но я, хвала Онону и Керулену ^[20], привёз тебе подарок, храбрейший! Айя! Что может быть лучше для монгола-воина, чем голова его врага, брошенная у порога юрты?

Нойон щёлкнул пальцами, и тургауд, стоявший ближе других, передал ему кожаный хурджин.

— Это Кулан, сподвижник Яруна. — Джэбэ дико свернул глазами, молча развязал тесёмки перемётной сумы и вытряхнул под ноги Субэдэю человеческую голову. — Ты узнал его, Субэдэй? Этот шелудивый пёс осмелился скалить зубы на непобедимые тумены нашего повелителя!

Джэбэ подпнул носком сапога выбритую голову половца так, чтобы прославленный полководец мог лучше разглядеть лицо.

На старого монгола таращилась сизая маска с чёрной веной на горле, с глубоким, как межа, сабельным надрубом поперёк правой скулы. Смерть выплеснула весь румянец и живой блеск из глаз, оставив лишь застывшую муку в мёртвых очах.

— Ай, ай… — Барс с Отгрызенной Лапой удовлетворённо щёлкнул языком, давая понять молодому нойону, что остался доволен подарком. — Проденьте ремень от повода сквозь уши этой собаки. Я повезу голову с собой, у седла, на потеху нашим батырам.

Курган огласился боевыми кличами монголов. Под эти звериные завывания и крики Субэдэй-багатур, прихрамывая на левую ногу, подошёл к белой, как снег, кобылице. Её по обе стороны держали за узду два рослых нукера.

Старик вытащил из серебряного чехла острый персидский нож и ловко надсёк подрагивающее плечо животного. Лошадь забилась, взлягнула, шарахнулась было в сторону, но крепко держали руки опытных коневодов. Тёмная, точно гранатовый сок, кровь зачастила толчками по белоснежной шерсти. А Субэдэй, крепко сгорстив пальцами гриву, жадно припал морщинистыми губами к ране, как слепень, высасывая кровь. Наконец старик оторвался от кобылицы. На его плоском, красном от крови лице блестел узкий, будто осокой прорезанный глаз.

— Мутуган! Хатун! — Субэдэй кинул взгляд на своих нукеров. — Передайте глашатаям… пусть разнесут весть по орде: юрты, ковры и войлоки бросим здесь… ставьте курени ^[21]! Дальше на север не тронемся. Впереди страна длиннобородых урусов. Будем ждать вестей от людей Гемябека!

Нукеры немедля бросились исполнять приказ полководца, а сам он, приложив ладонь к сочащейся ране кобылы, провёл сырой от крови рукой по кирасе Джэбэ ^[22].

— Будь гостем в моей юрте, достославный нойон! Тебе следует отдохнуть с дороги. Мои рабыни омоют твоё тело… Накормят бараниной и напоят кумысом ^[23]… А мы обсудим с тобой… план нашего набега на Русь. Пленные кипчаки упорно твердят: «Урусы сильное и плодовитое племя!»

— Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.

— Это верно, брат. Но следует помнить: «По одеялу ноги протягивай». Кто слишком жаден и многого хочет, тот и малого лишится.

— Да пребудет с нами удача, храбрейший!

— Да будет солнце на нашей стороне…