Ржевская дуга генерала Белова - Александр Пинченков Страница 29

«После того, как немцы сожгли вокруг нас деревни, продуктов питания у нас никаких не осталось и десантники 7 дней ничего не ели, измученные частыми переменами своего места нахождения… Не имея связи с бригадой, мы с комиссаром М.И. [так] Здановским приняли решение выйти из боя, зная, что без приказа отходить нельзя, но мы приняли на себя ответственную задачу, спасая личный состав».

Верное решение приняло командование батальона? — да. Но за спиной уходившей этой группы остались пепелища 14-ти смоленских деревень. Планомерно уничтоженных врагом, но ведь вследствие именно длительного нахождения здесь десантников. Группа А.Г. Кобец к моменту начала этих боев, на вечер 30 января, насчитывала 131 человека. Допустим, каждый из них полезное сделал, учтем всех. Получается, за боевую работу каждого, приблизительно, десятка десантников этой группы реальная «оплата» — одна исчезнувшая русская деревня. Нормально???

В расплату за авантюру Г.К. Жукова (теперешнего «Маршала Победы»!) и Ставки ВГК погибли не только деревенские строения 14 деревень. Погибли и люди, не имевшие к войне никакого отношения. А.Г. Кобец в воспоминаниях об этом, естественно, скромничает: «немцы сожгли вокруг нас деревни, продуктов питания у нас никаких не осталось», а куда жители подевались — ни слова. Однако на деле задачей карателей было не сжечь деревни, а именно истребить население. Постройки же воспламенялись лишь частью, от подрывов гранатами в ходе расправ. Приведем пример — деревня Пустошки, упомянутая А.Г Кобец в перечне сожженных 14 февраля за помощь десантникам. Когда сюда через несколько дней пришли беловцы, по свидетельству комполка-170 И.Г Фактора, они увидели вот что:

«…мы освободили деревню Пустошки. Никого из жителей мы здесь не встретили. В покинутых домах тишина. Хлевы пустые, никакой нигде скотины. Даже кошки и собаки исчезли.

“Что же здесь случилось?” — задавали мы себе вопрос. В конце улицы, среди груды щебня и мусора, воронка от разорвавшейся бомбы была заполнена трупами расстрелянных, очевидно жителей этой деревни. В одном из погребов мы обнаружили тяжело раненную женщину — Плескову Марию Ивановну и се дочь, шестнадцатилетнюю Сашу, случайно оставшихся в живых. Они и рассказали нам о трагедии их деревни.

— Фашисты заподозрили жителей в связях с партизанами. Всем мужчинам приказали собраться на улице. Среди них были шестидесятипятилетний Петр Ильич Ильин, шестидесятилетний Петр Харламович Харламов, пятидесятишестилетний Степан Зверев и его сын пятнадцати лет Иван Зверев. Все они были тут же, на улице, расстреляны. Женщин и детей, скрывшихся от обстрела в погребах, фашисты забросали гранатами. Когда стали отступать, побили весь скот, птицу и все забрали с собой».

Плескова, говоря беловцам о «партизанах», ничего не знала, получается, о десантниках — но гранатный взрыв от врага в расплату за десантников получила и она. Исследование документов по летней 1942-го операции «Ганновер» предоставляет нам свидетельства той же самой «тактики» оккупантов: гранатные взрывы, пули вдогонку убегающим. Так что М.И. Плескова ничего не придумала, И.Г. Фактор ничего в ее словах не исказил. Так что же, оправданы жертвы? Что же десантниками сделано?

Точных сведений о результатах диверсионной работы 3-го батальона 8-й ВДБР нет, правда, сам командир вспоминает о 8—11 подрывах железнодорожного полотна, уничтожении не менее трех вражеских групп — в бою под Евдокимово и в перестрелках с охраной железной дороги. Было и несколько обстрелов и повреждений транспорта на Московско-Минском шоссе. Все перечисленное в сумме, оценочно — от 50 до сотни убитых и раненых солдат и офицеров противника, несколько единиц автотранспорта, дрезина, цистерна с горючим… Для ста тридцати бойцов, может быть, немало. А для всего состава батальона, десантированного для этих действий? Кстати, приведем формулировку этой полученной задачи от 30 января 1942 г. словами самого комбата: «…перерезать шоссейную и железную дорогу в районе Еськово — Березняки, не давать возможностей противнику отводить войска из-под Вязьмы». Кто бы ни озвучил эту задачу, — как не узнать в этих абсолютно оторванных от смоленских тогдашних реалий словах «мысль»-самовнушение Георгия Константиновича Жукова: немцы, понимаешь ли, уже отходят от Вязьмы! Вот вы (хоть и сто тридцать, курам на смех) и перережьте… и шоссейную… и железную дорогу, и преградите… войскам из-под Вязьмы.

Не оправдали они надежд «Великого Жукова». Не преградили путей «отвода войск», сцепившихся у Вязьмы с кавкорпусом П.А. Белова. Зато помогай вражескому командованию своевременно оценить новые тенденции в развитии обстановки на этом направлении. «В районе южнее шоссе, на участке между гг. Вязьма и Дорогобуж, вновь сброшены парашютисты-десантники…», — уже строки за 31 января оперативной сводки Главного командования сухопутных войск вермахта подтверждают внимательное отношение в высоких германских штабах к происходящему на этом участке.

…Еськово, перерезав тем самым железную дорогу, десантная группа взяла с опозданием — лишь 6 февраля. Сил удерживать хватило на один день боя, 7-го. Это максимум, что смогли. И опоздание со взятием Еськово, и смехотворно краткий период удерживания этого пункта имели принципиальное значение: именно со 2 по 7 февраля и ударная группа 33-й армии, и кавкорпус П.А. Белова вели наиболее активные, основные действия на ближних подступах к Вязьме. Атакующим город нужна была помощь не сотни человек, а бригады десанта. Хотя бы бригады…

Замышляя «операцию», наши генералы хотели как лучше, а получилось вполне анекдотично: представьте, стоят в какой-то момент несколько десантников на Московско-Минском шоссе западнее Вязьмы, и формально в этот момент окружена вся группировка немецко-фашистских войск, отступивших из Подмосковья. Перерезана их единственная коммуникация в тыл. Ну и что? Этих десантников всего несколько человек — из сотен и тысяч ^[10], из всех десантных батальонов, бригад и корпусов Красной армии — в главном месте (завязывавших эдакий «Вяземский мешок», исторически имевший шанс выглядеть противовесом позору Вяземской катастрофы 1941-го). Вот уж воистину «Никто, кроме нас!» История вершится дважды… Второй раз в виде фарса.

С определением «КПД» героев десанта получается вот что: с 7 февраля 1942 г. лишь диверсии. Достижений же, сопоставимых с недолгой попыткой удержать Еськово и железнодорожную будку, — никаких. Связи с командованием 8-й ВДБР ее 3-й батальон не имел, и в этой связи особенно показательно совпадение: приняв решение «на соединение с основными силами бригады» и уходя на юго-запад со своим отрядом из района 22 февраля 1942 г., комбат А.Г. Кобец еще не знал, что в полдень буквально следующего дня — 23 февраля — именно сюда (откуда десант уходит) выйдут эскадроны 41-й кавдивизии, возьмут Яковлево. И вечером вследствие огневого противодействия и перевеса сил противника отойдут назад, ведь немец здесь не первый день действовал против десанта, против 3-го батальона. Группа десантников ст. лейтенанта Д.В. Фоменкова, правда, вышла к деревне Березки, на позиции кавалеристов — но Фоменков вел раненых, уже не вояк… Оставшаяся же из группы А.Г. Кобец «нераненная» часть десантников, уйдя с участка 41-й кавдивизии, вышла позже к конникам 1-й гв.. Так что ни рвущиеся к железной дороге беловцы, ни остатки 3-го батальона 8-й ВДБР представления друг о друге не имели, ходили, что называется, по разным дорожкам… Что наблюдаем в действиях советских частей? — классическое бездарное тыканье пальчиками по очереди вместо одного сильного удара кулаком. Разве такое можно называть операцией?..