Анна Леопольдовна - Игорь Курукин Страница 28

Затем Манштейн арестовал младшего брата регента, подполковника Измайловского полка Густава Бирона. Столь же легко был схвачен и другой приближенный Бирона — А. П. Бестужев-Рюмин. Главные события бескровного переворота, со слов самого Миниха, произошли между тремя и четырьмя часами ночи. На караулах в Зимнем и Летнем дворцах стояли солдаты и офицеры его Преображенского полка, и далее откладывать акцию было нельзя, так как с 9 ноября на вахту должны были заступить семеновцы¹⁴¹.

Во время переворота принцессе было не до сна. Она от волнения не находила себе места и разбудила дежурного камергера, коим оказался Эрнст Миних, который пребывал «в приятнейшем сне, почему не мало ужаснулся, когда вдруг, пробудясь, увидел принцессу, на моей постели сидящую». Между ними состоялся разговор: «Я вопросил о причине, она трепещущим голосом отвечала: "Мой любезный Миних, знаешь ли, что твой отец предпринял? Он пошел арестовать регента". К чему присовокупила еще: "Дай боже, чтобы сие благополучно удалось!"».

На этот раз удача благоволила к принцессе и фельдмаршалу. К пяти часам утра всё было кончено. Преображенский полк получил указание собраться у «зимнего дома», куда уже съезжались чиновники, и среди них — как обычно, вовремя выздоровевший Остерман. Высшие чины империи, еще недавно чествовавшие Бирона, «утрудили» принцессу просьбой принять правление с титулом «великой княгини Российской». Вслед за поздравлениями последовало принесение новой правительнице присяги — уже третьей за месяц. «В 5 часов гвардия собралась около Зимнего дворца и возвратилась по квартирам только в четыре часа пополудни… — сообщал Шетарди в депеше, отправленной 8 ноября. — Только что присяга, согласно указу, была произнесена принцессой Елизаветой и первыми чинами, каждый гвардейский батальон составил кружок и также приведен к присяге под знаменами. В силу этой формальности принцесса Анна признана правительницей на время малолетства своего сына. Потом это было возвещено народу тремя залпами крепостной артиллерии, чего не было при провозглашении герцога Курляндского».

К вечеру того же дня после совещания правительницы с Минихом и Остерманом регент с семьей был отправлен из Зимнего дворца в Шлиссельбургскую крепость, Бестужев-Рюмин — в Ивангород. Специальные курьеры были посланы с распоряжениями об аресте верных Бирону людей: его старшего брата Карла, московского губернатора, и зятя — лифляндского вице-губернатора генерала Лудольфа фон Бисмарка, предка знаменитого германского канцлера.

Манифест от 9 ноября 1740 года (не вошедший в Полное собрание законов Российской империи) от лица младенца-императора впервые объявлял о свержении законного правителя-регента империи. Манифест не оспаривал его право на власть, но подчеркивал, что герцог обязан был «свое регентство вести и отправлять по государственным нашим правам, конституциям и прежним, как от ее императорского величества, так и от всепресветлейших ее императорского величества предков определениям и учиненным государственным уставам, и особливо ему же притом поведено не токмо о дражайшем здравии и воспитании нашем должное попечение иметь, но и к вселюбезнейшим нашим родителям и ко всей нашей императорской фамилии достойное и должное почтение оказывать и, по их достоинству, о содержании оных попечение иметь».

Бирону ставилось в вину, что он осмелился «тотчас по восприятии сего своего регентства и, не обождав еще, чтобы тело ее императорского величества земле предано было, не токмо многие государственным нашим правам и прежним определениям противные поступки чинить, но, что наивящше есть, к любезнейшим нашим родителям, их высочествам государыне нашей матери и государю нашему отцу такое великое непочитание и презрение публично оказывать, и при том еще со употреблением непристойных угрозов, такие дальновидные и опасные намерения объявить дерзнул, по которым не токмо вышепомянутые любезнейшие наши государи родители, но и мы сами, и покой и благополучие империи нашей в опасное состояние приведены быть могли б». А потому младенец-император «принуждена себя нашли, по всеподданнейшему усердному желанию и прошению всех наших верных подданных духовного и мирского чина, оного герцога от того регентства отрешить, и по тому же всеподданнейшему прошению всех наших верных подданных оное правительство всероссийской нашей империи, во время нашего малолетства, вселюбезнейшей нашей государыне матери, ея императорскому высочеству государыне принцессе Анне (которой мы отныне титул великой княгини Всероссийской придать соизволили) поручить и отдать во всём с такою властию и силою, и на таком основании, как по вышеписанному ее императорского величества блаженнейшей памяти определению правительство вести и отправлять учреждено и повелено было»¹⁴².

Рукописный лист манифеста подписали министры, члены Синода, сенаторы, генералитет, в том числе майоры гвардии. Но среди подписей можно встретить имена второстепенных чиновников и офицеров, оказавшихся в тот день во дворце и вместе с манифестом подписавших новую присягу¹⁴³.

Этот любопытный документ — манифест, представлявший собой высший правовой акт государства, — требовал от законного правителя (обладавшего на тот момент неограниченной властью) соблюдения «прав, конституций и прежних как от ее императорского величества, так и от всепресветлейших ее императорского величества предков определений и учиненных государственных уставов», то есть действия в рамках законности. Но он же объясняет устранение регента не нарушением конкретных законов, а абсолютно внеправовыми категориями — его низким «моральным обликом» и плохим поведением по отношению к «любезнейшим нашим родителям», то есть справедливость «отеческого правления» явно ставится выше любой формальной законности. Конечно, отрешает правителя «природный» и законный император — но он, согласно указанному в том же манифесте «определению» Анны Иоанновны, не является дееспособным да и совершает эту акцию едва ли не по принуждению — «по усердному желанию и прошению всех наших верных подданных духовного и мирского чина».

Таким образом, первый в отечественной истории «классический» дворцовый переворот, совершённый группой солдат и офицеров под командованием предприимчивого генерала, получил официальное обоснование. Из него следовало, что существующая — может, и несимпатичная, но законная — власть может быть свергнута силой без сколько-нибудь серьезных доказательств ее вины и без всяких попыток воздействия на нее со стороны других законных учреждений. Необходимость таких насильственных действий объяснялась еще только предполагавшимся нарушением «благополучия» империи и уже состоявшимся «прошением всех наших верных подданных». Такое объяснение стало в дальнейшем непременным элементом публичного оправдания каждой последующей «революции», но одновременно «снижало» сакральный характер царской власти и подчеркивало ее зависимость от тех сил, которые выступали в качестве выразителей общественного мнения.

Грозная Анна Иоанновна, пожалуй, перевернулась бы в гробу, когда ее фельдмаршал и племянница так распорядились ее «наследством» — сместили ее любимца, но ей и этого сделать не позволили бы. Тело государыни 16 декабря в присутствии высочайших особ, министров и генералитета было положено в приготовленный гроб, покрыто золотым парчовым на белой тафте покровом. По совершении семи архиереями, двадцатью архимандритами и тремя протоиереями торжественной литии генералы перенесли гроб из малой залы старого Летнего дворца в «фюнеральный» (траурный) зал и установили на троне. После завершения панихиды начался впуск «всякого чина людей»; желавших поклониться или просто поглазеть на усопшую императрицу было так много, что за неделю пришлось дважды поменять истоптанную траурную обивку крыльца.