Монгол - Тейлор Колдуэлл Страница 28

Кюрелен часто говорил, что в присутствии честных людей, подобно Субодаю, остальные люди или чувствовали себя не очень хорошо, или сразу начинали ему во всем доверять, а иногда также неожиданно проникались к нему ненавистью. Субодай обладал телом и лицом молодого бога, прекрасного, спокойного и задумчивого. Его улыбка освещала все вокруг, как луч света. Голос был низким и приятным. Он никогда не совершал жестоких поступков и, конечно, не помышлял о предательстве. Не было воина храбрее, бесстрашнее и более ловкого, чем он. Субодай великолепно владел мечом и прекрасно скакал на коне. Иногда Кюрелену казалось, что Субодай гораздо умнее Джамухи, страшно ревнивого, обладавшего хмурым и капризным характером, к тому же Субодай обычно изъяснялся весьма просто, и его мог понять самый тупой человек. У него было больше врагов, чем у Темуджина, но те, кто его искренне любил, относились к нему лучше, чем к сыну Хана. Кюрелен научил Субодая читать. Во время уроков Джамуха постоянно отпускал всякие реплики, а Субодай молча слушал объяснения, и его спокойные синие глаза неотрывно смотрели на Кюрелена. (Даже когда его жизнь подходила к концу, никому не были известны его потаенные мысли. О них не догадывался даже Кюрелен…) Шаман ненавидел Субодая сильнее, чем Джамуху Сечена, которого он по временам мог подкупить умной фразой.

Субодай знал о лошадях больше Шепе Нойона, который легко с ними общался. Когда он сидел на своей серой кобыле и утренний свет падал на его лицо, многие думали, что он — прекрасный и волшебный дух, передающий приказ своей кобылке прикосновением, вздохом или легким движением кисти. Хотя он был еще очень молод, Есугей поставил его во главе отряда молодых всадников, и Шепе Нойон злился из-за этого, но не терял присутствия духа. Правда, никто, даже самый завистливый человек, не мог долго злиться на этого юношу.

Касар, так же как и Джамуха Сечен, ревновал к нему Темуджина, который, кажется, любил Субодая больше всех. Но иногда Темуджину было неловко в его присутствии. Он возмущался и пытался с ним не общаться. Кюрелен понимал, что так бывало в тех случаях, когда Темуджин совершал дурные поступки.

Часто во время отдыха Субодай играл на дудочке, и слушателям казалось, что звуки издает не эта серебряная дудочка, а поет его душа.

Когда Субодая что-то забавляло, он не начинал сразу хохотать, как это делали остальные монголы, любившие посмеяться так же сильно, как они любили охоту и набеги, в такие моменты освещалось радостью все его лицо, и светлые огоньки плясали в синих глазах.

Кюрелен заметил, что, когда молодые люди подъезжали к орде, каждый из них занимал соответствующее место подле Темуджина, ехавшего в центре: справа скакал Джамуха Сечен, слева — преданный Субодай. За ними поспешал простак Касар, а вокруг, то вырываясь вперед, то отставая, с криками и воплями скакал весельчак Шепе Нойон. Подобно путевой звезде, Темуджин притягивал к себе тела и сердца своих последователей. Этот смелый, непредсказуемый юноша с сердитыми глазами и четким профилем обладал удивительной таинственной силой, которой никто не мог сопротивляться.

У юношей было отличное настроение, они распределили между собой трофеи. На небе уже светила луна, и под ее металлическим светом отдаленные холмы отливали странной чернотой. Длинные травы степи светились серым цветом и покачивались, подобно таинственному морю. Бесконечное небо напоминало цветом разбавленное молоко, а острый и чистый воздух слегка туманил голову.

Молодые люди с криками и шутками мчались по безбрежной степи, с треском щелкая кнутами. Они привставали на стременах, за ними с трудом поспевали бешено лающие собаки, пытающиеся вцепиться на ходу в ноги мчащихся коней. Старики выходили из юрт и с удовольствием смотрели на веселье молодежи, потускневшие глаза светились ярче от зависти к молодости и силе. Девушки хлопали в ладоши и хихикали, дети громко вопили. Женщины посильнее раздували притухшие костры, над которыми грелись котелки с едой. Все радостно улыбались. Внезапно пронзительно заревели верблюды, натягивая тонкие поводья. А кони, стоявшие прежде спокойно, громко заржали и стали брыкаться. Взволновались даже овцы и коровы. Когда молодые люди наконец прискакали в орду, с морд их коней клочьями свисала белая пена.

Темуджин и его друзья собрались возле костра Кюрелена, где им тихо прислуживала спокойная и молчаливая Шасса. Они собрались у его костра не только из-за симпатии к Кюрелену. Давным-давно они поняли, что только в его котелке можно найти самые вкусные блюда с жирной подливой. Каким-то образом ему удавалось постоянно иметь разные иноземные лакомства, а кожаные бурдюки просто лопались от вина и кумыса. Если в орде было мало молока, его всегда можно было найти у костра Кюрелена. Молодые люди наедались у него до того состояния, когда были не в силах проглотить больше ни кусочка, а после этого они уговаривали его, чтобы он спел им необычные и странные песни. Песни эти волновали им кровь и наполняли неясными желаниями. В юрте калеки они могли свободно шутить и подначивать друг друга, смеяться, устраивать состязания по борьбе. Они чувствовали, что их окружают друзья, и все друг другу рады. Юноши понимали, что Кюрелену, несмотря на его острый язык, нравится находиться в окружении молодежи, что он откровенно любуется их силой, молодостью, красотой и бесстрашием. Кюрелен терпеть не мог собак и никогда их не заводил, у Темуджина здесь не было необходимости скрывать страх перед этими животными от своих друзей. Когда юноши начинали хвастаться, Кюрелен не смотрел на них с презрением, как это делали остальные взрослые, не насмехался над ними, как смеялись старики, завидовавшие и ненавидящие молодежь, а наоборот, с удовольствием их выслушивал. Даже если он критиковал их и говорил гадости, они над ним посмеивались, понимая, что он все равно их любит и не сделает им вреда.

В тот вечер Темуджин ел с огромным аппетитом. Казалось, что его сжигает возбуждение и внутренний огонь. Он пил до тех пор, пока Кюрелен не возмутился и не забрал у него чашу, сделав грубое замечание. Темуджин настоял на том, чтобы померяться силами со всеми друзьями, и даже после того, как он их всех поборол, огонь внутри его не стал меньше. Глубоко и тяжело дыша, он стоял у костра, широко расставив ноги и упершись руками в бедра, и хрипло хохотал. Ночью стало очень холодно, но его шерстяной халат был распахнут, а по бронзовой влажной от пота груди, сверкая, стекали струйки пота.

— Спой нам! — потребовал он у дяди и подбросил столько топлива в костер, что пламя взвилось высоко в небо.

Кюрелен запел, и все вокруг замолкло, когда его удивительный голос сладко и сильно звучал под звездами. Сначала Кюрелен спел одну из самых любимых песен Темуджина:

По всей земле разнесутся слухи обо мне:

Он умер в седле. Он умер, как Бог!

— Да, да! — задыхаясь, вскричал Темуджин, когда прозвучали последние слова песни. — Я умру в седле! Я умру, как Бог! Но до этого я стану Императором, Самым Храбрым Полководцем и Великим Правителем!

Друзья громко расхохотались, услышав хвастливое заявление.

— Хан сорока тысяч юрт! Это великолепная империя! — выкрикнул Шепе Нойон и сделал шаг к огню.

Темуджин выставил ногу, и Шепе Нойон оказался на земле.