Серебряная ветка - Розмэри Сатклиф Страница 28

Эти долгие вечера в ярко освещенной и такой обычной комнате, беседы с Паулином — ибо именно так звали их хозяина — были, несмотря на их кажущуюся нереальность, радостной отдушиной для обоих. А для Юстина это каждый раз означало еще и освобождение из клетки. Юстину все трудней и трудней становилось выносить их маленькую темницу. Он все время к чему-то прислушивался: ждал, что внизу, во дворике, вот-вот раздадутся голоса стражников и удары посыплются в дверь. По ночам, когда Флавий крепко спал, положив ладонь под голову, он лежал без сна, всматриваясь воспаленными глазами в темноту, и ему казалось, что стены сжимаются вокруг него, что он в ловушке.

Утешало одно: скоро, очень скоро — он не сомневался в этом — в конце странного темного тоннеля их ждет Галлия, ждет дневной свет и мир привычных вещей.

И вот на пятый день, когда они, по обыкновению, собрались в уютной комнате за закрытыми ставнями, Паулин сказал:

— Рад сообщить, что луна и прилив благоприятствуют нам и все готово для вашего путешествия.

Они так долго ждали этого момента, что не сразу поняли, о чем речь.

— И когда? — прервал молчание Флавий.

— Сегодня ночью. После ужина мы зайдем в одно место за нашим приятелем из «Дельфина». А как только луна зайдет, «Береника» — она идет с шерстью в Галлию — будет ждать нас у берега в двух милях к западу отсюда.

— Все так просто, — улыбнулся Флавий. — Мы очень благодарны тебе, Паулин. Не знаю, что мы можем еще к этому добавить.

— Хм… — Паулин взял со стола хлебец, поглядел на него, будто в первый раз видит, и положил обратно. — Есть… хм… одна вещь, о которой мне бы очень хотелось просить вас.

— Если есть что-то… что угодно и мы можем это для тебя сделать — проси, мы на все готовы, — сказал Флавий.

— Что угодно? Ну хорошо. Не согласились бы вы, оба конечно — я вас так и воспринимаю, как две половинки одного целого, — отпустить «Беренику» в Галлию лишь с одним пассажиром на борту… нашим другом из «Дельфина»?

В первое мгновение Юстин не поверил своим ушам, затем, придя в себя, услышал голос Флавия:

— Ты хочешь просить нас… остаться здесь, в Британии? Но для чего?

— Поработать со мной.

— Нам с тобой?! Богиня Рома! Какая от нас польза?

— Именно вы и можете принести пользу. Но вы сейчас должны сказать «да» или «нет». Времени на раздумья у вас не осталось. Я специально дотянул до последнего. Понимаете, мне нужны люди, которые взяли бы на себя руководство, случись что со мной. А из всех, кто замешан в этом… хм… деле, увы, нет ни одного способного заменить меня. — Он улыбался, глядя на раскаленные угли в жаровне. — А мы делаем поистине доброе дело. За последние несколько недель нам удалось переправить за пределы Британии немало людей, за которыми охотились волки Аллекта. Кроме того, мы можем посылать из вражеского лагеря сведения, так необходимые Риму. И когда придет император Констанций — а я уверен, он непременно придет, — нам понадобится… хм… друг по эту сторону ворот. Подумайте, как будет обидно, если все развалится в прах — и только из-за того, что один человек погиб, а заменить его было некому.

Юстин смотрел на пламя светильника и думал, что это все слишком жестоко. Теперь, когда Галлия так близко, рукой подать… и ясный солнечный свет, и привычная жизнь… И вдруг этот маленький толстяк призывает их вернуться обратно во тьму. Молчание затянулось и начинало давить. Где-то далеко в ночной тишине послышался стук кованых сандалий. Шаги приближались, все ближе и ближе шел патруль. Он проходил здесь каждый вечер в одно и то же время. И каждый раз у Юстина что-то сжималось в животе. Вот и сейчас у него внутри все сжалось, а одновременно, казалось, сжалась вся веселая комната, И, даже не глядя, он знал: Флавий и Паулин испытывают такое же напряжение и оно все растет и растет… пока наконец не завершится вздохом облегчения, когда шаги удалятся, так и не замедлив хода.

И так будет всегда, так будет повторяться и днем и ночью. Рука стражника в любой момент может опуститься тебе на плечо, и стук шагов замрет у двери… На все это у него не было сил.

Он услышал, как Флавий сказал:

— Поищи кого-нибудь другого, того, кто лучше подходит для такой работы. Юстин — лекарь, а я — солдат. И если мы чего-то стоим, то только в своей профессии. У нас нет качеств, нужных для твоего дела. Да и мужества такого, как должно, тоже нет, если говорить честно.

— Я сужу иначе, — ответил Паулин и, помолчав немного, добавил: — Меня не покидает мысль, что, когда придет Констанций, именно наша работа окажется более важной, чем та, что ждет вас, если вы вернетесь в легионы.

— Ты судишь иначе… Но как ты можешь судить? — с отчаянием в голосе произнес Флавий. — Ведь ты нас совсем не знаешь, ты с нами разговаривал всего четыре вечера или пять. Не больше.

— У меня… хм… на этот счет особое чутье. И я, как выяснилось, редко ошибаюсь в своих суждениях.

Юстин с несчастным видом покачал головой.

— Мне очень жаль, — только и успел вымолвить он, как его прервал Флавий:

— Уговаривать нас бесполезно. Мы уезжаем.

Сборщик налогов безнадежно опустил руки, как бы признавая свое поражение, но его пухлое личико при этом не утратило обычного доброжелательства.

— Что ж, жаль, — сказал он. — Но нет так нет. Больше не думайте об этом. С моей стороны было не совсем честно ставить вас перед таким выбором. А сейчас поешьте. Перед дорогой надо хорошенько подкрепиться.

Но почему-то еда, которая должна была бы иметь привкус свободы, отдавала пеплом, кусок вставал поперек горла, почти душил.

Часа через два они все — Юстин с Флавием, сборщик налогов и моряк из «Дельфина» — стояли возле искореженных ветром деревьев боярышника, лицом к морю, — там на веслах к берегу приближалось небольшое судно. Луна почти совсем зашла за тучи, но море еще светилось за окутанными мраком дюнами; колючий ветерок, вздыхая, пробегал по раскинувшимся на мили болотам, по низким прибрежным пойменным лугам, эоловой арфой, нестройно, едва слышно, пел в голых кривых сучьях боярышника. Луч света на миг выхватил корпус судна — золотисто-оранжевый цветок в мире темных красок: черных, серебристых, дымчато-серых. И сразу же кончилось напряженное ожидание.

— Это «Береника», можно не сомневаться, — сказал Паулин.

Настало время прощаться.

Моряк, мрачно молчавший всю дорогу с момента их встречи в условленном месте, повернулся к Паулину и грустно произнес:

— Не знаю, почему ты так старался из-за меня, но в любом случае я тебе благодарен. Я… я просто не знаю, что сказать…

— Тогда и не стоит тратить на это время. А теперь пора двигаться, дружок. Пора, пора.

— Спасибо, господин.

Моряк поднял руку в прощальном жесте и, повернувшись, зашагал вдоль берега. Флавий неожиданно спросил:

— Можно задать тебе вопрос?