Выжить и вернуться. Одиссея советского военнопленного. 1941-1945 - Валерий Вахромеев Страница 27

Поскольку свет в свинарнике на ночь не выключался, нам было их превосходно видно. Без особого труда одного за другим переловили всех, а мать-свинья тем временем продолжала лежать. Мы же, быстро взвалив мешок на плечи, выскочили на улицу. Сначала поросята сидели молча, но по мере удаления от дома стали повизгивать, а потом завизжали так, что у нас стало резать уши. Зайдя за придорожные кусты, утихомирили всех семерых. Василий быстро справился с этим делом — ему не раз приходилось этим заниматься до войны. Осталось теперь накопать картошки и сварить ее вместе со свининой. Набрав картошку в ведро, торопимся уйти от дома подальше. Вымыв картофелины в лесной луже, освежевали поросят, разожгли бездымный костер (этому искусству мы научились в совершенстве) и стали укладывать куски мяса и картошку в ведро. Не входит: мяса слишком много. Принимаемся варить все по отдельности — сначала поросят, потом картошечку. Времени на эту процедуру уходит много, солнце уже поднимается из-за горизонта, нагревая землю. Покончив с варкой, тщательно гасим костер, завалив его кусками дерна, и быстро направляемся в глубь леса, отыскивая по пути подходящее место для остановки.

Наконец, поудобнее усевшись на траве, приступаем к завтраку. Вкуснота! Картошка варилась в свином бульоне: просто объедение. Плотно закусив, ложимся спать, довольные своим ночным походом. Пробудившись в полдень и дождавшись наступления сумерек, снова пустились навстречу новым неведомым испытаниям.

Ночь. Друг за другом движемся по узенькой лесной тропинке. Как обычно, нам помогает луна. Выходим на просеку, на которой, широко расставив ноги, стоят опоры линии электропередачи. За просекой — небольшое сооружение из рифленого железа — будка сторожа. Обошли конуру кругом — нигде ни намека на окошко. Попробовали открыть металлическую дверь. Никак. Приходится всем вместе просовывать пальцы в щель между будкой и дверью. Скрежет — и дверь понемногу начала поддаваться. Еще рывок — и она с грохотом распахнулась, ударив по стене. Внутри темно, луна сейчас с противоположной стороны. Шарим в потемках и каждую находку выносим на свет. Василий обнаружил резиновые сапоги и костюм, я — пальто, Николай отыскал клубок суровых ниток. Мои брюки разорваны в клочья, и костюм ребята дарят мне. Пробую его надеть: костюм впору великану, брюки болтаются на поясе, а в пиджак я могу завернуться так, что полы легко сойдутся на спине, почти дважды обхватив меня. Длинное демисезонное пальто пришлось впоследствии бросить: идти в нем было тяжело и очень жарко. Я оторвал от пальто рукава и сделал из них «сапоги», натянув на босые ноги. Пока я примерял обновки, Василий вынес из будки пузатую бутылку, в которой что-то плескалось. Посмотрев содержимое на просвет, он вытащил стеклянную пробку и понюхал. «Спирт!» — только и вскрикнул он. Потом оценил содержимое на вкус и снова подтвердил: в бутыли самый настоящий спирт. Как следует обшарив будку снова, мы направились прочь. Утро застало нас в редком хвойном лесу — нигде ни одного кустика, и потому нам пришлось выбрать для остановки глубокую яму; дно ямы, как пружинный матрас, устилала мягкая хвоя. Абсолютная тишина, только верхушки молодых сосенок шуршат своими игольчатыми ветками, слабо колышутся от случайного ветерка. Мы отдыхаем: тишина, теплая хвоя расслабляют. Лес чистый, словно выметенный, и весь просматривается насквозь. Немного поели припасенных овощей. Василий стал предлагать выпить спирта, я отказался, а Николай сделал пару глотков, закашлялся и отрицательно покачал головой. Василий еще разок приложился к бутылке и, улегшись на землю, заснул, его примеру последовал и Николай. Я все еще возился со своей «обувью», подгоняя к ногам рукава от пальто, примеряя их и при помощи проволоки превращая в «сапоги».

И тут где-то рядом раздался треск сучьев. Снова и снова. Мне стало интересно, кто же это в таком ухоженном лесу ломает ветки, тем более что нижние ветви сосен расположены довольно высоко от земли. По-пластунски забираюсь на край ямы. Метрах в пятидесяти от нас какой-то человек подходит к молоденькой сосне и длинной палкой с металлическим крючком сбивает с деревьев нижние сухие сучья. Похоже, это был лесник — я решил так, присмотревшись к его униформе зеленого цвета. Он продолжает свое занятие, а я потихоньку спускаюсь обратно в яму, чтобы он, проходя мимо, не заметил меня. Вскоре звуки стихли, и я наконец доделал себе обувь, потом лег на спину и стал глядеть в небо, наблюдая, как лениво покачиваются на ветру сосенки, довольный, что опять пронесло…

Ребята проснулись часа через три-четыре, я рассказал им про лесника, они тоже остались вполне довольны, что лесник разминулся с нами. Поужинали. Василий допил остатки спирта, затем мы собрались и отправились дальше, в поход по вычищенному, аккуратному лесу. Поверьте, оказаться в таком лесу необычно: никаких упавших стволов, веток под ногами, ничего, только мягкая хвоя, ступая по которой почти хочется танцевать…

* * *

Шли мы однажды втроем по широкому полю спелой пшеницы. Путь наш лежал в сторону черневшего вдали лесочка. Ночь была безлунной, лишь крупные и частые звезды Млечного Пути освещали наш путь. Шли гуськом, стараясь поменьше оставить после себя следов. Подошли к предполагаемому лесочку, а он оказался всего лишь лесозащитной полосой. Деревья и густые кусты разделяли два пшеничных поля.

Немного посовещавшись, решаем выйти на дорогу. Она совпадает с направлением нашего пути. Понемногу небо светлеет, кончается короткая летняя ночь. Утренняя роса промочила ноги, и при ходьбе слышится ритмичное чавканье. В предрассветной тишине где-то слышится перезвон колокольчика. Вспомнились мне тогда детские годы.

Тогда я с братом проводил летние каникулы в Петровске, небольшом городке в Ярославской области. Там каждое утро начиналось с перезвона коровьих колокольчиков и рожков пастухов. По этому характерному побрякиванию мы поняли, что рядом какой-то хутор. Далеко от своего жилья немцы не пасли скотину.

Легкий туман рассеялся, и прямо перед нами вырисовывается проволочный загон и пасущаяся в нем корова. Крупная пестрая, она равнодушно жует траву, не обращая на нас внимания. Первым заговорил Василий: «Ребята, а не отведать ли нам немецкого молочка?» Николай усомнился: «А получится? Мы-то чужие, вдруг лягнет?» Распределили роли так: Николай должен держать ее за хвост, я — за рога, а Василий будет доить.

Легко сказать, да нелегко сделать. При нашем приближении буренка отошла в сторону, подозрительно покосившись на нас. Я подхожу к ней с мешком в руках, стараясь набросить его корове на голову и ухватиться за рога. Николай топчется сзади, пытаясь поймать коровий хвост. Василий ловит момент, чтобы приступить к дойке. И вот мы все четверо танцуем какой-то странный танец. То мы приближаемся к корове, то кружимся в хороводе вокруг нее.

Вот наша коррида наконец удалась. Я удачно смог набросить свой мешок и крепко ухватился за рога. Николай, упершись в землю ногами, тянет на себя коровий хвост. В это время Василий, приседая на корточки, как бы пританцовывая, собирается ухватиться за соски. Корова не стоит на месте, и Василию постоянно приходится передвигать свою банку на новое место. Он ругает нас за нерасторопность: «Да держите ее крепче! Что, вдвоем одну корову удержать не можете?!» Корова мотает головой, и я, повиснув всем телом на ней, тоже мотаюсь из стороны в сторону. Промучившись сами и измотав корову, мы отпускаем ее. Она, сердито замычав, отходит в другой конец загона.