Ричард Львиное Сердце - Режин Перну Страница 24

После этого урагана обличительства наш еврей переходит к обзору главных городов королевства: «Как соберешься в Кентербери, смотри, можешь сбиться с пути… Да и стоит ли тратить силы на дорогу? Все, что там есть, посвящено одному только обычаю, и только его там все с некоторых пор усердно блюдут, почитая словно бы какого-то бога — это прежнего архиепископа Кентерберийского, значит — и до того эти люди доходят, что умирают средь бела дня от нехватки хлеба, лишь бы остаться в праздности». Еврей намекает на запрудивших город многочисленных паломников, пришедших поклониться «святому Фоме Мученику» (Томасу Бекету). «Рочестер и Чичестер не более чем невзрачные местечки, и непонятно, почему они зовутся городами… Оксфорд с трудом дает жить своим обывателям, уж и не знаю, чем они кормятся. Эксетер питает одним и тем же кормовым зерном и людей, и вьючный скот. Бат выстроен среди ущелий, в самых их низинах, и потому дышит грязным воздухом и сернистыми испарениями, проникающими на поверхность земли из выходов преисподней. Не стоит тебе искать обитель в городах сверхперенаселенных, каковы Вустер, Честер, Херефорд, к тому же эти валлийцы малопочтенны и никогда не бывают почтительными. Йорк переполнен шотландцами, и хотя это вроде бы человекоподобные существа, однако гомункулы сии весьма зловонны и бесстыдны. Или и его почвы всегда гнилостны по причине болот, кои суть его окрестности. В Дареме, Нориче или Линкольне слишком мало богатых людей, тебе подходящих, и не слыхать французской речи; в Бристоле нет никого, кто бы не был или не оставался бы мылоторговцем, а известно ведь, что французы почитают мылоторговцев примерно так же, как пачкунов; а вне городов и укрепленных мест нет, в сущности, никаких жителей, кроме грубой деревенщины; во всякое время ты вправе полагать таковой людей из Корнуолла, ибо их считают примерно тем же, чем во Франции числятся фламандцы (!); хотя область, ими населенная, сама по себе весьма богата, по причине обильных рос с небес и плодородности земли. Впрочем, как ни судить о местах, где можно искать чего-либо доброго, такового во всех упомянутых много меньше, чем в одном-единственном городе: это Винчестер».

И вслед за этим наш еврей пускается в безмерные славословия городу Винчестеру, «Иерусалиму евреев»: «Лишь здесь воистину наслаждаются постоянным миром и нерушимым спокойствием, ибо град сей есть подлинное училище благого жития и истинного добронравия; тут доподлинно обретешь людей в человеках; тут достанешь хлеб и вино воистину почти за ничто, ибо в городе этом монашествующие преисполнены кротости и милосердия, чиновники же судят справедливо, щедры и добродушны, граждане преисполнены веры и чрезвычайно просвещены, женщины прекрасны и целомудренны, и малого недостает мне самому, чтобы отправиться туда и зажить по-христиански там, христианином среди этих христиан: вот куда, вот в какой город советовал бы я тебе отправиться, в сей град среди городов, который есть мать им всем и лучше их всех». Насколько достоверно и сколь искренно это живое и очень неравнодушное к современной автору Англии описание? Едкая его насмешливость как бы говорит: понимайте, как знаете, догадывайтесь сами. Что ж, этот Ришар де Девиз был монахом обители Святого Суитина, находящейся именно в Винчестере. Ту же иронию мы находим и в его рассказе об избиениях евреев; правда, здесь его юмор приобретает жуткий, кладбищенский оттенок — но при этом автор не упускает случая подчеркнуть, что в Винчестере, где принято вести себя «цивилизованно», как подобает «просвещенным гражданам», никаких гонений на евреев в те дни не было.

* * *

Если Ричард и питал какие-то чувства к Англии, то они, во всяком случае, не могли удерживать его на острове. Какое-то время ушло на улаживание запутанных дел его брата Джеффри, епископа Йоркского, но здесь так и не вышло ничего путного, и Ричард решил пока отстраниться. Свои французские заботы король попытался переложить на плечи Гийома де Мандевилля, а сам непрестанно думал о близящейся экспедиции на Ближний Восток.

Примерно тогда же он принял Ротру, графа Перша, прибывшего к нему для обсуждения приготовлений короля Франции: Филипп Август на собрании в Париже поклялся приложить все старания и прибыть на Пасху в Везеле, дабы, по уже прочно установившемуся обычаю, отправиться в Иерусалим именно оттуда. Филиппа интересовали намерения короля Англии и его баронов на этот счет, а также место и время возможной встречи двух королей. Ричард созвал такое же собрание в Лондоне, и бароны пообещали прибыть в Везеле к 1 апреля.

В том же ноябре в Дувр явился кардинал Жан д'Ананьи, папский легат. Ему устроили торжественную встречу в Кентербери, где легат стал судьей в споре между архиепископом Балдуином и монахами Свято-Троицкого аббатства; тяжбы эти, впрочем, к его прибытию поутихли. Сам король Ричард несколько раз присутствовал на службах в Вестминстере, в храме Святого Эдмунда, где принимал участие в праздновании дня памяти этого святого. Затем он также прибыл в Кентербери для разрешения упомянутого спора. Король решил отменить выбор некоего Роджера Норрея в качестве настоятеля. После переговоров с прелатами и аббатами Ричард и Алиенора добились смещения того, кто не был угоден монахам, и переместили его в аббатство в Эвешаме. Ричард действовал в обычном для себя духе, заботясь прежде всего о мире и спокойствии, которые должны царить на острове во время его отсутствия.

Вскоре, в декабре, в Кентербери приехали для присяги король Шотландии Уильям с братом Давидом. После торжественной церемонии король Англии передал гостям замки в Роксборо и Берике. Он согласился даже на то, чтобы освободить их наследников от всякой вассальной зависимости и подданства в отношении английского престола; при этом сокровища, собранные для будущей экспедиции, увеличились на сумму в 10 тысяч фунтов стерлингов. В том же месяце Ричард даровал своему младшему брату Джону еще четыре графства: Корнуэлл, Девон, Дорсет и Сомерсет. Но более всего король одарил свою мать, Алиенору, вдову и трижды королеву: во-первых, королеву того королевства, которое король Генрих I, дедушка его отца, отдал своей супруге, королеве Матильде; во-вторых, того, которое король Стефан отдал своей супруге, королеве Аделаиде; и, в-третьих, того, которое досталось ей самой от Генриха II. Никто из восседавших прежде на английском престоле не обладал могуществом, сравнимым с той личной властью, которую отныне приобретала эта женщина.

Собрания, проходившие в Кентербери, не могли не увенчаться возведением Джеффри на архиепископскую кафедру в Йорке, что должен был официально утвердить папский посланник. Тем не менее против бастарда Джеффри высказывались многие из сильных мира сего, в том числе Гуго де Пюйсе, епископ Даремский, и, возможно, по наущению Ричарда, Губерт Солсбери; но кардинал д'Ананьи остался непоколебимым и ратифицировал его избрание, которое было конфирмировано папой Климентом III в марте следующего года. «После чего всяк возвратился в свои пределы, славя великодушие и великолепие короля».

Ричард оставил Кентербери, полагая, что он уладил споры и достиг мира и согласия в своем островном королевстве. 5 декабря он окончательно утвердил избрание своего брата Джеффри. Доброй воле, выказанной королем, никак не помешали три тысячи фунтов стерлингов, врученные удовлетворенным братом. Итак, открывалась дорога на Дувр, в гавани которого уже стояли многочисленные суда, построенные или приобретенные им в других английских портах во время подготовки к великому переходу.