Ричард Львиное Сердце - Режин Перну Страница 23

Ибо король, всех поименно Призвав, велел им непременно Припомнить прежние кочевья… Чтоб поскорее корабли Уйти к Святой земле смогли… Король спешил составить флот: Превыше царственных забот Паломничество — лишь о нем Он грезил ночью, думал днем. И слал во все края гонцов, И звал в дорогу удальцов: Гасконь, Нормандию, Анжу, Бургундию и Пуату, Берри и все свои уделы Подвиг он на святое дело.

Так поэт Амбруаз, который оставил нам подробнейшее описание экспедиции, позволяющее проследить ее ход от начала до конца, описывал озабоченность короля, понимавшего, что его ждет за морем, — ведь Ричард знал, что сталось с участниками прежних крестовых походов, будь то бароны или простолюдины.

Намерение покинуть королевство подразумевало, среди прочего, и необходимость учредить администрацию, которая могла бы заменить королевскую власть. Стоит потому присмотреться, как именно Ричард тогда назначал юстициариев — так именовались судьи, возглавлявшие выездные суды с расширенными полномочиями. Ренуф де Глянвилль, исполнявший эту должность, попросился в отставку, ссылаясь на преклонный возраст и усталость; в то же время он попросил у короля разрешения присоединиться к походу в Святую землю, против чего король не возражал. На освободившееся место Ричард назначил двоих: епископа Даремского Гуго и Уильяма Мандевилля, графа Омальского. Немного погодя он назначил Жана, брата Гийома ле Марешаля, хранителем и приемщиком доходов в Палате Шахматной доски, иными словами, главным казначеем королевства. Впрочем, Жан не засиделся на этой должности. Несколько позже, прежде чем покинуть Англию, король выбрал в канцлеры Уильяма Лонгчампа, епископа Илийского, о котором еще будет случай поговорить.

Своему брату Джону Ричард поручил подавить бунт Рис-ап-Гриффина, объявившего себя королем Южного Уэльса. Вскоре бунтовщика удалось привести к повиновению; Ричард, впрочем, отказался его принять. Но более всего времени и сил отнимала у него обширная ревизия, которую он затеял, надеясь увеличить свои доходы. Теперь все бальи и прочие судейские чиновники, виконты и другие представители короля в подвластных тому землях отчитывались перед своим сувереном. В самом деле, задуманный поход не мог состояться без многочисленного и хорошо оснащенного флота; нужны были также кони, а главное, люди, которым (пусть даже они отправились в поход добровольно) надо платить жалованье, давать пищу и т. д. Так Ричард додумался до торговли должностями, став, быть может, первым монархом, которому подобное пришло в голову. Механизм оказался простым: король вызывал бальи или виконта и требовал денег, а тех, которые не могли откупиться, велел бросать в темницу. По крайней мере так поступал он с теми чиновниками, которые особенно ревностно служили его отцу, тем самым еще раз («Да-и-Нет»!) изменяя линию своего недавнего поведения на противоположную. «И все пошло у него на продажу, равно должности, владения, графства, виконтства, замки, города, промыслы и иные подобные вещи», — замечает Бенедикт из Питерборо. Епископы не избежали общей участи. Гуго Даремский покупает навеки для себя и своей церкви сначала домен, потом все графство Нортумберленд со всеми его замками и имениями. Передав же в пользование короля еще тысячу марок серебром, епископ решил, что с короля, пожалуй, будет довольно, и постарался снискать расположение Ричарда, заявив, что помнит о своем обете идти в Иерусалим. Король тем удовлетворился. Тогда Гуго отправил послов к папе, чтобы понтифик тоже узнал о его обете и смог по достоинству оценить усердие столь ревностного архиерея.

* * *

Остаток сентября прошел для Ричарда в переговорах о различных сделках и распродажах. Джеффри, епископ Винчестерский, купил два добрых манора; Самсон, аббат монастыря Святого Эдмунда, приобрел манор в Милденхолле, утверждая, будто тот всегда служил его монастырю, и уплатил за это тысячу марок; Уильям Лонгчамп, епископ Илийский, как утверждали, внес три тысячи фунтов серебром за пожалование ему должности канцлера, иными словами, купил пост министра юстиции. «В самом деле, — писал об этом Ришар де Девиз, — король со многим усердием облегчал бремя всех тех, кого несколько отягощало их серебро, жалуя всякому по его вкусу должности и владения». «Я бы и Лондон продал, найдись на него покупатель», — признавался король. Если верить Бенедикту из Питерборо, Ричард собрал огромную казну, в которой, похоже, было больше серебра, чем у любого из его предшественников.

До сих пор Ричард жил главным образом в Нормандии или в Аквитании. Он едва знал свой островной домен и видел в нем прежде всего источник доходов. И в самом деле, хозяйство Англии развивалось и росло, чему немало способствовали порядки, навязанные пусть твердой и грубой, но зато бесспорно умелой рукой Генриха II. Страна, которую отец Ричарда принял в состоянии полной анархии, была поставлена под надзор юстициариев и окружных судей, а те умели добиваться мира и согласия, потребных для извлечения доходов, завершавших свой путь в сокровищницах Палаты Шахматной доски.

Нельзя тем не менее не упомянуть здесь и о той зловещей картине, которую увидел в английских городах Ришар де Девиз, — впрочем, поостережемся принимать его свидетельство за чистую монету, хотя и оспаривать его вряд ли стоит: автор говорит не от своего имени, но вещает устами некоего старого английского еврея, который уговаривает своего молодого французского единоверца перебраться в Англию. Эту последнюю он расписывает как благоденствующую землю, где, выражаясь библейским языком, «течет молоко и мед»¹. «Как будешь в Англии, смотри, если в Лондон попадешь, советую побыстрее убираться оттуда; уж очень не нравится мне этот город. Там полно людей всякого рода и от всех народов, которые только есть под солнцем, и всяк со своими пороками и своими нравами. Нет только вполне невинных; вот квартал, где если чем и богаты, так это всякой прискорбной скверной; а следующий и того лучше, там уже, считай, совсем отпетые злодеи. Я помню, кому это все говорю, не думай, — продолжает он, — знаю, что у тебя поболе будет, чем это обычно бывает в твоих летах, и горячности духа, и свежести памяти и даже довольно, чтобы умерять то или другое, осмотрительности, а она-то и делает человека рассудительным. Не страшит меня и то, что мне, тем паче тебе, не с кем там иметь дело, кроме разве что людей, живущих дурно; ибо нрав вырабатывается в общении с другими, так что с кем поведешься, как говорится… Ладно, ладно. Поезжай в Лондон. Эх, да что там! можешь мне верить: сколько ни есть всякого зла и разной злобы в мире, незачем искать их, рыская по всем краям всех частей света, ибо все это вместе и сразу ты найдешь в одном-единственном городе». И старший перечисляет все ужасы, очевидцем которых он был: игры в кости, балаганы, театры, кабаки, торговцы всякого рода соблазнами.

Далее этот псевдоеврей со знанием дела пускается в пространное перечисление: «Гистрионы, продавцы девочек, евнухи, гараманты ^[31], волокиты, педофилы, педерасты, содомиты, бродяги, торговцы зельем, паразиты, гадалки, отравители, лунатики, волхвы, мимы, нищие, шуты, и всяким таким отродьем кишат те места. Так что, коли не желаешь соседствовать с тварями, всякой мерзости преисполненными, не селись в Лондоне. Про людей ученых или религиозных или евреев я, конечно, не говорю, хотя, коль уж речь о жизни рядом с людьми дурными, то позволю себе остаться при своем мнении, а оно таково: и им в подобных обстоятельствах весьма затруднительно быть и оставаться совершенными».