Софья Толстая - Нина Никитина Страница 24

Порой у Сони голова шла кругом от детских шалостей: Лёля с Илюшей стали «бросать» бумажные стрелы в Сережу, и тот их побил, но они тут же дали ему сдачу, а после обеда прибежали к ней жаловаться на Сережу, и ей пришлось разбирать со старшим сыном этот проступок, а заодно и то, что он обозвал за обедом своих гувернеров чучелами. В таких случаях Соня объявляла перемирие, тогда Сережа садился за свой дневник, Таня притихала, но только не Илюша с Лёлей — они прятались под кровать и обзывали гувернера Nief, м — ль Гаше и Анни Филлипс шутами, потом обещали мама с понедельника вести себя хорошо.

Сильно привязанная к мужу и детям, она полюбила свою деревенскую «сидячую» жизнь, с детским шумом, лаем Дорки, желтого сеттера, общего любимца, с редкими праздниками. В общем, лучшим гнездом для нее стало то, которое она свила сама, а не из которого вылетела. Она вспомнила, как первое время боялась называть мужа по имени, как ей не нравилось его прозвище Левендуполо, данное ему братьями Берсами, как полюбила стряпать для своей семьи, опекать и подкармливать забавных щенят, как читала Лёвочкины письма, сидя в ванне, когда никто не мешал, как подтрунивала вместе с охотниками над мужем, «допустившим», чтобы роды жены совпали с охотничьей порой, а он отпускал шутки по поводу ее живота, похожего на арбуз, как деверь сердился за то, что она не держит в доме вина, и как он был недоволен тем, что Лёвочка продал свою душу, то есть свой роман. Из этого сонма мелочей складывалась ее жизнь, такая на первый взгляд бесхитростная и такая впечатляющая по своим плодам.

Соня крутилась как белка в колесе, с осознанием тщеты своего верчения. Чаше всего это было вызвано банальными денежными подсчетами и расчетами, обычно с братом мужа, Сергеем, которому они задолжали к тому времени уже 17 тысяч 900 рублей. Финансовые дела оставляли желать лучшего: расходы превышали доходы. Поэтому супруги не смогли купить себе имение, но зато решили вернуть часть долга своему кредитору Сергею: тысячу рублей банкнотами, а шесть с половиной тысяч чеками. На оставшуюся часть долга Лёвочка написал расписку. Чтобы сократить расходы, братья регулярно обменивались уже прочитанными газетами и журналами.

Но вот Лёвочка снова захотел купить четыре тысячи десятин земли в Самарской губернии и стал собирать деньги для задатка. Он всячески «подъезжал» к брату, чтобы занять денег, просил снять восемь тысяч рублей под вексель, то есть долговое обязательство под семь банковских процентов. Деньги, однако, не понадобились: муж смог оформить юридическую сторону сделки непосредственно с самим бароном Р. Г. Бистромом, подписав с ним купчую крепость на покупку земли по 10 рублей 50 копеек за десятину. Двадцать тысяч Лёвочка выплатил сразу наличными деньгами, а остальные, согласно договоренности, в течение двух лет под шесть процентов.

Но деньги также требовались для оплаты труда учителей — от 300 до 600 рублей в год гувернанткам и от 500 до 1000 — гувернерам, которые также должны были обладать безупречными манерами, добрым нравом, знать французский или немецкий язык и желательно иметь классическое образование. Конечно, немаловажной была рекомендация, каковую, например, Афанасий Фет выдал своему протеже, Ф. Ф. Кауфману. А г — н Nief был отрекомендован женевским священником. Но наделе Nief оказался гулякой, водившим до 12 часов ночи амуры с гувернанткой Анни, а Кауфман оказался человеком малообразованным. В этой связи принимались соответствующие меры. Так, после Нового года Соня с превеликим трудом «выжила» месье Rey, который был вынужден сдаться под напором графини и со слезами покинуть усадьбу. Он получил отставку из‑за того, что третировал Лёлю, выводил ребенка из себя, постоянно кричал на него и угрожал даже выбросить из окна. В. И. Рождественский прекрасно учил старших детей математике, русскому языку, истории и географии, но был любителем спиртного. А вот В. И. Алексеев, которого Соне порекомендовала акушерка Абрамович, оказался не только прекрасным математиком и знатоком русского языка, но и замечательным гуманитарием, много давшим детям в плане общего развития. Все, и большие, и малые, очень полюбили его за добрый характер, простоту и преданность работе. Он постоянно что‑нибудь делал: то пилил, то клеил, то шил сапоги, то рубил дрова, не говоря уже о том, что занимался с детьми. С каждым годом денег на детское обучение требовалось все больше, и это несмотря на то, что родители многому их сами учили.

Благодаря Сониному мастерству тратиться на детскую одежду не приходилось, покупали только обувь. Соня шила и шила до дурноты, до отчаяния, до головной боли. Забота о детях и о бюджете не позволяла ей расслабиться ни на минуту.

Но было у Сони и занятие, которое доставляло ей огромное удовольствие. Она обучалась искусству выращивания цветов, мечтала о том, чтобы Ясная Поляна превратилась в цветущий сад. С этой целью выписала из Москвы много семян астр, левкоев, флоксов, вербены, заказала для них деревянные ящики. Она заразила страстью к цветам не только старших детей, но даже гувернера Nief. Эти помощники брались за лопаты и усердно копались в земле, с энтузиазмом обустраивая свои цветники, стараясь не отстать от своей вдохновительницы. Вскоре вокруг дома появились роскошные рабатки, радовавшие домочадцев разноцветьем и ароматом.

Между тем у Сони возникли проблемы со здоровьем. Зимой она заболела коклюшем, заразившись им от детей. Потом почти два года кашляла, сильно похудела. А для мужа, казалось, ничего не могло быть ужаснее, чем болезнь Сони. С каждым днем она слабела, часто лежала в постели, а муж по — прежнему игнорировал врачей и вообще медицину, не признавая противозачаточных средств. Из‑за этого Соня оказалась в странном положении. Слишком много всего навалилось на нее сразу. Она путалась в своих мыслях и не знала, как ей поступить. Речь шла о новой беременности, и она стояла перед дилеммой: рожать или подать на развод.

В январе 1877 года Соня решила отправиться в Петербург, чтобы посоветоваться со знаменитым профессором Сергеем Петровичем Боткиным, с братом которого приятельствовал ее муж. К этому времени у нее появилась своя визитка, на которой она была обозначена как графиня С. А. Толстая. Ей хотелось увидеться с мама, услышать ее совет. В Москве Соня быстро «перенеслась» с Курского вокзала на Николаевский, села в поезд, идущий в Петербург, где ее ждала мама, проживавшая в тот момент у старшей дочери в Эртелевом переулке. Любовь Александровна, постаревшая и постоянно хворавшая, очень обрадовалась дочери и проболтала с ней почти до утра. Встретилась Соня и с сестрой Лизой, превратившейся в роскошно одетую, сильно располневшую даму с немалым апломбом.

Критик Николай Николаевич Страхов, очень почтительно относившийся к Соне, ценивший ее за огромную энергию, особенно за то, что она делала для Льва Николаевича, взял ее визитную карточку и поспешил к доктору Боткину, чтобы договориться с ним о приеме пациентки. На визитке, которую вскоре Страхов передал Соне, профессор написал: «Если графиня выезжает, то я буду к ее услугам в пн., ср. и пт., от 8 ч. вечера. Если же графиня желает, чтобы я ее навестил дома, то прошу дать адрес, и тогда я назначу час и день приезда».

Лев Николаевич очень боялся Сониных болезней, сопровождавшихся ее дурным настроением. В это время она плохо спала, ничего не ела, часто плакала, страдала головными болями. В общем, не надо было быть врачом, чтобы увидеть симптомы перевозбуждения психики. В Соне словно что‑то надорвалось, ослабели ее любовные порывы, но она старалась бороться с постыдной апатией. Брат Степан решил помочь ей и подключился к обучению детей, проверяя выполнение уроков.