Столетняя война - Эжен Перруа Страница 23

Невозможно было бы отрицать и желание Плантагенета располагать для начала борьбы самыми дисциплинированными и могучими военными силами, какие только он мог приобрести. В ту организацию, которую мы описывали и которая совсем недавно показала себя в тяжелых шотландских походах, внести изменения было не слишком трудно. Приказы суверена касались только частностей и, возможно, не оказали в полной мере эффекта, какого от них ожидали. Тем не менее по ним видно, сколь опасными были настроения. Своей знати Эдуард советовал изучать французский, язык двора, администрации и врага; он запретил турниры, до которых был очень падок и сам, чтобы все свое время и состояние рыцари посвящали только войне. От простолюдинов он требовал совершенствоваться в стрельбе из лука и заниматься упражнениями, придающими телу гибкость и крепость. Большой шум вызвало создание комиссий array, настоящих призывных комиссий, задачей которых был набор в графствах самых крепких крестьян и ремесленников для пополнения пехоты. Но этот институт вызвал много разочарований и не смог дать армии значительных и дисциплинированных контингентов. По численности вооруженные силы английского короля не шли в сравнение с теми, какие может выставить его противник. Средневековые люди, которых цифры пугали, оставили нам об английских экспедициях данные, не заслуживающие доверия и противоречащие всей административной документации, найденной современными эрудитами. Они не смущаясь пишут, что силы вторжения составляли двадцать-тридцать тысяч воинов, а это уже неправда. Описывая осаду Турне в 1340 г., они скажут, что численность английских войск доходила до ста тысяч, включая фламандские отряды. Это выдумки чистой воды. Даже если допустить, что скудные ресурсы королевства позволили оплатить набор столь многочисленной армии, ее было бы невозможно перевезти на континент. Все принудительно завербованные торговые суда, очень небольшого тоннажа, позволяли загрузить за один раз не более пяти-восьми тысяч лошадей и нескольких тысяч пехотинцев. Немногим лучше была ситуация с вооружением и дисциплиной. Мы не будем здесь говорить о «gens d'armes», тяжеловооруженной коннице, которая пока составляла ядро средневековых армий и, за редким исключением, выносила на себе всю тяжесть сражения. Ее вооружение и приемы боя были одинаковыми во всем христианском мире; здесь между английской и французской армиями различий не было. Превосходство выявилось только во второстепенных отрядах — в той самой пехоте, которую презирали рыцари обоих лагерей: в копейщиках, в грозных валлийских кутилье и прежде всего в лучниках, чья стрельба была не слишком прицельной, но которые с дальнего расстояния обрушивали на противника град стрел, тогда как генуэзский арбалет, принятый в пехоте Валуа, был оружием более тяжелым и менее скорострельным: на три стрелы из лука он отвечал лишь одной. Тогда никто и не предполагал, что эта презренная пехота сыграет кардинальную, решающую роль в правильных битвах предстоящей войны.

Чтобы набирать и содержать эти вооруженные силы, сколь бы ограниченной ни была их численность, требовались богатые и стабильные ресурсы. А Англия жила не по средствам еще до начала боевых действий. Шотландские походы обошлись недешево, и долг казны возрос; много денег и немало не слишком благовидных уловок для их сбора понадобилось для покупки союзов с германцами. В этот самый момент меры против Фландрии дезорганизовали вывоз шерсти, что нанесло колоссальный ущерб королевской казне, переставшей регулярно получать «кутюму», выплачивавшуюся мешками экспортной шерсти. Именно из-за нехватки денег пришлось отменить первый английский десант во Франции, намечавшийся на осень 1337 г.; именно из-за нехватки денег Эдуард принял предложение папы о перемирии на первые шесть месяцев 1338 года. Когда наконец в июле 1338 г. он счел нужным переправиться на континент, казна была совсем пуста вследствие военных и дипломатических приготовлений. И он решился на неслыханную меру из арсенала экономического этатизма — конфисковал в пользу короны у английских производителей 60 000 мешков шерсти; компенсировать убыток собственникам и купцам должны были, по довольно низким расценкам, казенными ассигнациями; со своей стороны король обязывался сам продать шерсть на континенте и за счет предполагаемого большого барыша оплатить свою армию и дипломатию. Проект химерический, по которому ясно видно, как сильно Плантагенет нуждался в деньгах.

И Филипп VI со своей стороны, хотя его королевство было больше и богаче, имел немногим лучшее положение с точки зрения средств. Его военным приготовлениям тоже мешало отсутствие стабильных и богатых ресурсов. Благодаря поддержке авиньонских пап король и раньше мог почти регулярно взимать десятину с французского духовенства, и это было очень выгодно для королевской казны; новой династии при ее восшествии на престол Иоанн XXII пообещал «на великие задачи королевства» соучастие в церковных доходах на два года, а в 1330 г. такое разрешение дал еще раз. Хоть облагаемые и оказывали некоторое сопротивление, эти деньги поступали в казну, и чистый годовой доход от них порой превышал 250 000 ливров. Когда в 1332 г. началась проповедь крестового похода, все привилегии, предоставленные королю, сделали еще обильней эти ресурсы церковного происхождения. Несомненно, тогда предполагалось, что будет создан специальный фонд, деньги из которого пойдут строго на нужды «святого путешествия». Но когда в 1336 г. от замысла крестового похода отказались, выяснилось, что большую часть средств Филипп израсходовал на нужды управления. С 1338 г. Бенедикт XII, а потом Климент VI будут разрешать сбор новых десятин, и такие позволения станут регулярно выдаваться один раз в два года. Лишний повод для зависти Плантагенетов, не пользовавшихся подобной благосклонностью со стороны авиньонской курии.

Подданные-миряне были не столь покладисты в выплате податей. Требование выплаты «эд» (aide, «помощи») ^[47] — какую бы форму для данной провинции и в данный момент оно ни принимало: подоходного налога, распределенной по очагам тальи или же налога с продаж — сталкивалось с тысячей возражений на местах, со стороны городов, знати, общин. Субсидия на оплату французского оста, которой в 1328 г. обложили все королевство, дала всего 230 000 ливров — меньше, чем десятина с одного только духовенства. В следующие годы собирать деньги стало еще трудней. В 1332 г. люди вассалов отказались выплачивать феодальный эд, затребованный на конницу для наследного принца Иоанна; пришлось возложить эту подать только на подданных королевского домена, а потом и вовсе отменить, потому что собрать ее не удалось и здесь. В 1335 г. было велено выдать эд на крестовый поход, также предусмотренный феодальными обычаями; но большинство податных отказалось его платить, и король получил лишь несколько незначительных дарений. Разве в таких условиях можно было заранее подготовиться к конфликту с Плантагенетами, который мог разразиться в любой момент?

После происшедшего в 1337 г. разрыва чиновникам короля пришлось предпринять новые усилия. Тем не менее сбор любой субсидии вызывал упорное противодействие. С податными людьми надо было договариваться, сокращать запросы, соглашаться на ту форму обложения, какая была удобней той или иной общине или области. В Лангедоке подымная подать в размере один ливр на очаг, которую хотело получить правительство, была сокращена до пятой части ливра для простолюдинов и третьей — для знати; города и некоторые категории жителей отделались выговоренными суммами, намного меньшими, чем норма подымной подати. Такие же затруднения возникли в Лангедойле: некоторые города предпочли платить налог с продаж, который поступал в казну медленней, а взимать его было труднее; Нормандия дешево отделалась, пообещав содержать в течение десяти недель только тысячу воинов из четырех тысяч, которые власти намеревались набрать в этой провинции. В большинстве своем вассалы, ссылаясь на то, что лично служат в королевском осте, требовали, чтобы с их людей не требовали выплаты эда или чтобы они могли собрать его сами в свою пользу. Некоторые церковные владения получали полное освобождение от налогов. Субсидия оказалась такой маленькой, что до конца 1337 г. королевская власть не могла заплатить своим чиновникам: судьям и судейским жалованье задержали на год, число сержантов сократилось на четверть, других чиновников — на одну пятую.