Тур - воин вереска - Сергей Михайлович Зайцев Страница 22

На много-много вёрст растянулся шведский обоз. Последние телеги сегодня скрипели там, где вчера катились первые. Вперемешку с транспортами шли стада. Более тысячи голов рогатого скота вёл Левенгаупт к королю Карлу. И впереди обоза, и позади, и по обочинам, и по ближайшим к тракту дорогам и тропам двигались сопровождающие войска — кавалеристы, пехотинцы, артиллерия. Там и сям горделиво развевались над обозом знамёна — величественные, славные знамёна, не склонившиеся ещё ни перед одним противником, победоносные знамёна-вексиллы с именем королевским, с лаврами и львами, с ягнятами как символами преодоления сил тьмы; своенравная и надменная птица победа сидела на них и зорко смотрела вперёд — в великое шведское будущее, в славное будущее имперское. Пестрели значки полков, хоругви. Ежели но ним судить, то были в корпусе Левенгаупта не только шведы; видели и роту поляков, были и финны и много-много наёмников-немцев.

Играли волынки, для множества наций (не иначе, для всех европейцев) инструмент родной, пособляющие держать шаг, укрепляющие дух и поднимающие настроение, будто подбавляющие перца в кровь пронзительным пиликаньем, задиристым сопением и неумолчным неким бравым гудом, добавляющие огня в серую обыденность войны; то и дело подавали протяжные сигналы трубы, выстукивали отчаянную дробь барабаны. Так застучит барабан во главе обоза, а ему уж вторят другой и третий — и понеслось, всё далее барабанщики передают приказ, — и так прокатывается барабанный бой раз за разом, волна за волной, верста за верстой, от селения к селению, от реки до реки, раскатами, рокотом.

Не обоз это был, а море разливанное, действо, поставленное но величайшему, хотя и простейшему из сюжетов, аллегория земного бытия, движения истории, невиданное зрелище. Недаром крестьяне стояли у дороги и глядели на него, разинув рты, заломив шапки, почёсывая в изумлении затылки. В жизни своей они ничего подобного не видели и не слышали, поскольку даже самая захудалая из трупп не завозила в их глушь своих подмостков. Множество лиц и языков, разнообразие платьев, смех и ругань, улыбки и жесты, крики и песни. Это был настоящий Вавилон на колёсах, непонятными происками судьбы, судеб оказавшийся посреди вековых дебрей, в коих и один перехожий странник в праздничный день — событие...

На солдатах и офицерах были синие и серые кафтаны, треугольные шляпы чёрного войлока, кожаные камзолы, панталоны и чулки. Новенький у всех наряд, с иголочки, кровью не замаранный, в земле не выпачканный, штыком не порванный. Пряжки и звёзды, ремешки и застёжки, напудренные завитые парики — чудо из чудес — уж не чудесней ли хвостов павлиньих?.. Небывалые для здешних глухих мест франты. Что ни солдат в мундире с оловянными пуговицами — то пан; а уж офицер с пуговицами золотыми да с блистающей вензельной горжетой на груди да в камзоле, расшитом золотым галуном, — сиятельный граф, молодой генерал, королевич, а может, и того выше — не сам ли это король?

И совсем уж диво дивное: шведы тащили с собой... мост. Этот мост был истинной гордостью шведских военных инженеров. Левенгаупт хорошо понимал, что вести обоз ему придётся через страну речек и рек, по дорогам, не мощённым камнем, на которых в непогоду лужи становились озёрами, а канавы — рвами, по бездорожью вести — через овраги и балки, рытвины и кочки, а где-то и напрямик — через топкие болота; понимал он и то, что шпионы русского царя или вездесущие казаки, татары и калмыки постараются, уходя, сжечь, разрушить за собой все мосты. И с предусмотрительностью, достойной всякой похвалы, несли с собой шведы мост, разобранный на части. Между собой эти части крепились кожаными ремнями. Каждую часть, обливаясь потом, несли на руках пехотинцы. Части моста были облеплены пехотинцами, словно кусочек сахара — муравьями. Шлёпали по лужам, расплёскивая грязь, бранились, дымились паром под мелким нудным дождиком, тащили солдаты свой крепкий, надёжный шведский мост...

Нарядный пожилой швед ехал впереди — сам herr Lewenhaupt ^[33], в переводе «Львиная голова»; надо заметить: весьма подходящее имя для генерала шведской армии — армии королевства, в гербе которого два могучих льва, стоящие на задних лапах, поддерживали корону. Красивый мундир, расшитый золотом и серебром, что было в те поры в обыкновении у высших офицеров, дорогая шляпа, а сапоги... на сапоги особо обращали внимание простолюдины, стоящие на обочинах дорог... сапоги — загляденье и ценность, которую трудно переоценить; в таких сапогах будешь день но болоту ходить, и ноги не намокнут. Этот человек, генерал-губернатор Лифляндии и Курляндии, великий талант и умница, отважный исполнительный офицер, славный военачальник и надёжная опора короля Карла, был прирождённым военным в прямом смысле слова, поскольку за сорок девять лет до описываемых событий, на счастье его или нет, но на судьбу — это точно, угораздило его родиться в шведском военном лагере вблизи Копенгагена в самый разгар войны между Швецией и Данией. И наверное, мы можем здесь сказать, что войну он вкусил вместе с молоком матери — под грохот орудий, под звон тысяч шпаг, под крики героев, идущих на смерть, под стоны раненых, принесённых с полей сражений, и барабанный бой, эти стоны заглушающий; запах порохового дыма и запах крови, пота, запах дыма бивачных костров он узнал одновременно с едва уловимым ароматом тех полевых цветов, нежных галантусов, что принесли разрешившейся от бремени именитой его матери боевые шведские офицеры.

Солдаты обожали Левенгаупта за простоту обращения, за заботу, как о детях своих, и за отчаянную храбрость. Он никогда не прятался от пуль и никогда не жаловался на судьбу, на трудности и неудобства похода; если мёрзли солдаты, мёрз и он, кровный родственник королей, если солдаты голодали, он делился с ними пищей со своего генеральского стола. Адам Левенгаупт, любимец Карла, не проиграл ни одного сражения. Сколь мало ни было бы солдат под его началом и сколь ни грозен был бы неприятель, он мужественно вёл полки в бой на превосходящего противника, он строил солдат своих в чёткие шеренги, разворачивал флаги и под рокот барабанов, под злой свист пуль шёл на крепости, на неприступные бастионы, и побеждал, и водружал на поле боя или на высокой башне, откуда, может, родина была видна, шведское знамя, и восславлял шведскую корону. Бивал он не однажды и турок, и поляков, и русских. И, педант из педантов, можно даже сказать, человек болезненно дотошный, всегда исполнял в точности данный ему приказ — от первой буквы до последней точки (а ежели в деле нужна была запятая, он ставил и запятую, от которой противнику становилось тошно), доводил до конца возложенное на него дело, каких бы усилий ему это ни стоило...

Однако не на сей раз.

Забота, возложенная на плечи его королём, — пройти за два месяца 400 миль, отделявших Ригу от Могилёва, — оказалась ему не по силам. С весьма большим опозданием генерал смог собрать обоз. И в тот день, когда генерал со своим корпусом должен был по плану уже соединиться с основными силами Карла, его обоз прошёл всего 150 миль и находился несколько севернее Вильни, едва оставив у себя за спиной жмудские земли, иными словами, короля и Левенгаупта разделяли на тот момент более чем 250 миль.