Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль Страница 21

Этой простой констатации достаточно, чтобы эскизно наметить вероятные представления об истории у людей конца VI в. Многим падение Рима должно было представляться событием из незапамятных времен и почти легендарным. Но для некоторых очень немолодых людей и для тех, кто их окружал, эта давность могла быть куда более относительной. До рубежа VI–VII вв. некоторые знали, что исчезновение Западной империи надо воспринимать как недавнее событие и этот феномен как таковой еще может оказаться обратимым.

Большая дипломатия Атанагильда

Обратимость истории: Атанагильд несомненно думал о ней, встречая патриция Либерия. Был ли этот полководец империи, родившийся в то же время, что и Ромул Августул, реликтом исчезнувшего мира или предвестием воскресения Рима? Отец Брунгильды, отныне обосновавшийся на толедском престоле, задумался о последствиях своих действий. Попросив византийцев о помощи, он призвал на головы вестготов тот бич, который уже сокрушил вандалов и остготов. К тому же некоторые испано-римские сенаторы начали отдаляться от своих германских господ и вздыхать по «римской свободе». Действительно, только поддержка со стороны местного населения позволяет объяснить, почему византийцы быстро укрепились на полуострове, располагая лишь небольшим числом солдат ^[9]. Так, в их руки попали Картахена, Малага и Севилья, не считая нескольких крепостей в глубине материка. Все вместе начинало походить на византийскую провинцию, и император возложил на епископа Картахенского церковную власть, простиравшуюся до самых Балеарских островов.

Атанагильду было пора реагировать. Как только он смог — несомненно в 554 г., — король разорвал союз и начал нападать на имперцев, которых несколько лет назад пригласил сам. Ценой некоторых усилий Севилью удалось вернуть, но под Кордовой король несколько раз потерпел поражение. Тогда вестготы были вынуждены признать, что неспособны сбросить византийцев в море. Их королю требовалось слишком много средств, чтобы избегать всех грозивших ему опасностей: баскских восстаний, нападений франков, провокаций галисийских свевов, не считая риска новой узурпации… Со своей стороны, у императора не было денег, чтобы вложить их в завоевание какой-нибудь малонаселенной Месеты, где его войска рисковали получить больше ударов, чем добычи. В Испании между обеими нациями установилось равновесие слабости, и как будто ничто не могло поставить зону византийского завоевания под угрозу.

Атанагильду, чтобы он мог надеяться изменить ситуацию, надо было вывести это противостояние за чисто иберийские рамки. В Африке, где новая имперская провинция процветала, несмотря на отдельные набеги мавританских племен, никакую комбинацию разыграть было, увы, невозможно. На западе маленькое свевское королевство Галисия тоже почти не внушало надежд: мало того, что свевы более века не добились ни одного заметного военного успеха, так они еще и приютили восточного миссионера Мартина Брагского, любопытного персонажа, которого можно было считать агентом Византии на Западе. Что касается басков, они оставались басками, то есть людьми воинственными, независимыми и абсолютно безразличными к тому, что происходило более чем за сотню километров от их гор.

Чтобы выбраться из ловушки, в которую он загнал себя сам, Атанагильду не оставалось иного решения, кроме как обратиться к франкам. Однако для вестготов это был исконный враг, который в 507 г. завоевал Аквитанию, а потом, в 531 г., убил последнего из королей Балтской династии. Тем не менее Толедо знал, что Меровинги неоднократно вторгались в Италию, где сражались с императорскими армиями. Это побуждало к размышлениям. Если бы франки напали на византийцев в Италии в тот момент, когда вестготы начали бы наступление в Испании, император не мог бы отправить подкрепления на оба фронта. Конечно, это была большая дипломатия малого масштаба. Но что еще оставалось во времена, когда армии были столь маленькими, что для победы бывало достаточно минимального численного превосходства? Заключение союза с франками позволяло вестготам извлечь уроки из войны 507 г., когда Юстиниан отвлек Теодориха в Италии, чтобы помешать ему послать войска для защиты Аквитании, подвергшейся нападению Хлодвига. В 560-е гг. Атанагильд задумал перевернуть эту стратегическую схему, отправив франков сражаться в долину реки По, чтобы помешать Юстиниану защитить Андалусию.

Еще надо было добиться дружбы единственного из франкских королей, у которого были интересы в Италии. Его звали Сигиберт I, и за этот союз он хотел получить руку вестготской принцессы. Атанагильд едва ли мог бы предложить ему старшую дочь, Галсвинту: не имея сына, толедский король приберегал ее, чтобы выдать за магната, которого бы он сделал одновременно наследником и зятем. В подобных обстоятельствах точно так же поступил старый Теодорих. Зато король вестготов мог без риска выдать замуж младшую дочь, Брунгильду.

Не факт, что у девушки спросили согласия, да отказ ничего бы и не изменил: до IX в. основой брака было соглашение семей, а не супругов. Скорее можно допустить религиозные препятствия, коль скоро Брунгильда была арианкой, а Сигиберт — католиком. Но в VI в. ни одна церковь формально не запрещала брак представителей разных конфессий, кроме как если один из будущих супругов был иудеем.

Итак, рука принцессы была официально обещана ее отцом королю Сигиберту I, а в конце 565 г. в Толедо прибыл молодой франкский посол по имени Гогон, чтобы принять невесту и доставить ее в Галлию.

* * *

Таким образом, едва выйдя из детского возраста, Брунгильда стала залогом союза, который должен был положить конец византийскому отвоеванию Запада. Это была любопытная судьба для принцессы, которая выросла на классической культуре и отец которой своим троном был обязан армиям Юстиниана. Но насколько варвары ценили римскую цивилизацию, настолько они начали ненавидеть империю. Всю жизнь Брунгильда будет пытаться остаться наследницей Энея, при этом мешая тому, чтобы послание «Слоновой кости Барберини» воплотилось в жизнь.