Дегустатор - Уго Ди Фонте Страница 20

— На вид в ней нет ничего особенного, — ответил я, показав ему темно-коричневую кость.

— Тогда откуда мне знать, что ты не врешь?

— Господь был моим свидетелем.

Как любой обитатель дворца, города Корсоли и всей Италии, Томмазо обожал посплетничать. Даже если он не сомневался, что я все придумал, ему не хватило бы сил устоять перед искушением почесать языком. Кто из нас способен не поделиться захватывающей дух небылицей? Я был уверен, что моя история того стоит, а потому к вечеру о косточке узнают все и уже завтра она достигнет ушей Алессандро. Похоже, мне отчасти передалось коварство Федерико.

В тот вечер герцог лакомился смешанными с яйцами, уксусом и перцем, а затем слегка обжаренными телячьими мозгами и угощал ими Бьянку.

— Ты, жирная свинья! — взвизгнула Пия. — Ты посадил шлюху за один стол с моей дочерью!

Федерико, зарычав, вскочил на ноги. Нерон залаял, и Пия поняла, что совершила ошибку. Показывая на нее пальцем и вонзив в столешницу нож, герцог заорал так, что его, наверное, было слышно в Урбино:

— Как ты смеешь оскорблять меня, кусок свиного сала?! Отныне до самого отъезда будешь жить в башне!

Джованни встал и загородил собою мать. Рьяный молоденький стражник, желая произвести впечатление на герцога, кинулся к горбуну, но быстрый, как змея, Джованни выхватил из-за пояса короткий кинжал и трижды ударил юнца. Первый удар пришелся в грудь. Бедняга был уже мертв, когда Джованни нанес ему рану в бедро. Третий удар пронзил покойнику правый глаз. Глазное яблоко шлепнулось на стол. Стражник обмяк и мешком свалился к ногам Джованни. Остальные охранники застыли, глядя на Федерико, который, похоже, был удивлен не меньше них.

Не сводя с герцога глаз, Джованни заявил очень спокойным тоном:

— Герцог Федерико Басильоне ди Винчелли! Я верой и правдой служил вам много лет, но я не позволю вам оскорблять мою мать и сестру. Будет лучше, если мы как можно скорее уедем из Корсоли. Прошу вас только обеспечить нам безопасный отъезд.

Вот это да! Именно в такие мгновения познаются люди. Красноречивое обращение Джованни, то, как он назвал все титулы Федерико… Potta! Кто бы мог подумать, что у этого маленького содомита столько мужества! Любопытно, однако я мог поклясться, что по губам герцога скользнула улыбка, словно он наконец нашел достойного противника. Он кивнул Джованни, и тот, все еще сжимая в руке кинжал, вышел вместе с матерью и сестрой из зала.

Случись в Корсоли землетрясение, мы и то не были бы так поражены. Во дворце только об этом и говорили. Все заключали пари, пытаясь угадать, что будет дальше. Одни считали, что Федерико сожжет их в башне, другие — что он убьет их в постелях. Герцог не сделал ни того, ни другого. Он велел Чекки организовать отъезд Эмилии, Пии и Джованни. Детям, как сказал Федерико, придется остаться в качестве гарантии, чтобы Джованни не расстроил сделки с шерстью. Эмилия умоляла и рыдала, но Федерико был непреклонен. Зато, не скупясь в расходах, выделил им для путешествия в Венецию обоз из двадцати мулов, отряд солдат и немалое число слуг.

— Он очень щедр, — заметил я. — Боюсь, он что-то затевает.

— Для Федерико это капля в море, — возразил мне Томмазо. — Он просто счастлив, что может избавиться от них.

Над горами пронеслась первая зимняя гроза. Она вырвала с корнем деревья, изменила русла рек и утопила уйму животных. Промокшие голодные крестьяне наводнили Корсоли, осаждая приюты и церкви, поскольку больница была уже забита метавшимися в жару людьми. Potta! Мы никак не могли согреться. От костров не было никакого проку, поскольку казалось, что отсырел сам воздух. По комнатам гулял ветер, градины размером с кулак били в окна. Дождь лил через дырки в крыше, и Федерико послал слуг ее починить. Один из них погиб от удара молнии.

Через три дня двор был по колено в грязи. Федерико не мог ни охотиться, ни сражаться в поединках. Его мучила подагра, и он проклинал все на свете. Бернардо сказал, что, судя по расположению звезд, дождь прекратится спустя двое суток, на Ognissanti (День всех святых), и если Эмилия именно тогда отправится в дорогу, то благополучно доберется до дома.

— Герцог наверняка устроит прощальный ужин, — сказал я Агнес. — Скорей бы они уехали! Я жду не дождусь.

Мы стояли во дворе, глядя на холмы, где горели призрачные костры. Парад в честь Ognissanti отменили из-за дождя.

Агнес взяла мою руку и положила себе на живот.

— У меня будет ребенок, — сказала она.

— Ребенок! Боже милостивый, какая радость!

Я прижал Агнес к себе, поцеловал ее маленький, как пуговка, носик, и грустные серые-глаза, и широкий рот.

Она отодвинулась от меня и кивком показала на башню, откуда Джованни наблюдал за нами из окна.

— Почему ты так боишься его? — спросил я.

Агнес пожала плечами.

— Потому что он горбун?

Она снова пожала плечами и зарылась лицом в мое плечо.

— Он обычный человек. Карлик. Плюнь на него, он завтра уедет. — Чтобы показать ей, что мне на него плевать, я показал Джованни фигу и крикнул: — Я буду отцом! — Я снова поцеловал Агнес. — Надо сказать Миранде. Скоро об этом узнает весь мир!

Я бросился в замок. Мимо меня из кухни скользнула какая-то фигура. Я был слишком счастлив и не обратил на нее внимания. Мне надо было спросить у Чекки, не может ли он выделить нам с Агнес отдельную комнату, и попросить у Федерико другую должность. И только тут до меня дошло, что человек, вышедший из кухни, был Алессандро, советник Пии. Но он же должен сидеть в башне вместе с Джованни!.. Меня обуял такой страх, что я забыл, какую новость собирался сообщить Миранде.

Бернардо ошибся. В День всех святых по-прежнему шел ливень, однако решение было принято, и Пия с детьми хотела поскорее уехать из замка, пока Федерико не передумал. Все утро слуги грузили сундуки Эмилии и Джованни в коляски и на лошадей. Солдаты точили сабли и украшали коней флажками. В полдень Джованни, Пию, Эмилию и их придворных, бледных, однако гордых на вид, вывели из башни. Агнес таки заразила меня своими страхами, поэтому я попросил ее не выходить из прачечной, пока они не уедут.

— Теперь, когда у нас будет ребенок, ты должна быть еще осторожнее.

Она улыбнулась и поцеловала меня, а остальные девушки закричали, что я буду хорошим отцом, поскольку действительно люблю ее. Я поискал Томмазо, но увидел его, только когда входил в зал. Он прошел мимо меня и еле слышно шепнул:

— Яд!