Кавказская война - Ростислав Фадеев Страница 17

На несколько лет мюридизм исчез с глаз, как будто его вовсе не бывало; о нем забыли. Но в это время он жил и работал всеми силами. Сбитый с поля, он засел в недоступных для нас горах и там, обольщением и войною, изменою и открытою силою, соединял мало-помалу все горские племена под одну духовную власть. Предводителем его в это время был Гамзат-бек, человек, как будто нарочно созданный для подобной роли. Для мюридизма уже прошло время страстных увлечений и открытой борьбы. Ему приходилось пока действовать подземными путями, потихоньку, день за днем. Гамзат-бек, набожный, молчаливый и безжалостный, глубоко обдумывавший свои предприятия и исполнявший их быстро и без огласки «для бога, а не для себя», как говорил он, в три года достиг цели, утвердил мюридизм в горах на трупах друзей и недругов; ему было все равно. В этот-то период и были вырезаны лучшие люди в горах, для утверждения всеобщего равенства. Когда Гамзат-бек погиб под ударами убийц, мстивших за кровь ^[21], мюридизм уже владел горами и мог снова выйти на борьбу под начальством нового предводителя, Шамиля, также ученика муллы Магомета.

Утвердившись в горах, мюридизм перестал быть религиозной партией. Он образовал себе государство по своему образцу, и Шамиль, первый из предводителей этого учения, соединил в своем лице власть духовного начальника и народного правителя. Он действительно стал на высоте этого положения, слил горцев в одно общественное тело, создал средства, до него не виданные, осуществил политический идеал мюридизма, чудовищный, конечно, но верный своей цели. Упрочиваясь постепенно, по мере того, как укоренялась в горах привычка к повиновению и остывал фанатизм, власть Шамиля принимала оттенок обыкновенного азиатского деспотизма. Но в первое время своего начальствования Шамиль был имам, религиозный вождь, более всех своих предшественников; и в это время происходила самая кровавая борьба с мюридизмом, распространявшимся неудержимо во все стороны, пока наконец дело не дошло до того, что в 1843 г. Чечня была вырвана из наших рук, наши раздробленные и слабые войска сбиты с поля в Дагестан, и 5-й пехотный корпус должен был двинуться с Днестра на Кавказ, для восстановления проигранного дела.

Первый взрыв мюридизма удивил, конечно, но не озадачил кавказское начальство. Это был бунт покоренного мусульманского населения, дело нежданное, но всегда возможное и потому совершенно ясное. Сначала бунт имел простор, оттого что большая часть наших войск была далеко, в глубине азиатской Турции. Но по заключении мира в Дагестан двинули достаточные силы, и возмущение приморского края было задавлено двумя походами 1831 и 1832 годов. Тогда мюридизм скрылся в непокорных горах, и мы потеряли его из виду. Считая все конченным, не обращали уже никакого внимания на внутренние распри лезгинских племен, распри, которыми мюридизм в несколько лет подчинил себе весь горный Дагестан. Совершенное пред тем по адрианопольскому трактату приобретение западных гор ^[22] отвлекло в ту сторону главное внимание кавказского начальства. Подчинение русскому владычеству восточного берега Черного моря было, без сомнения, чрезвычайно важным событием, предавая нашей безраздельной власти весь кавказский перешеек; и как договор был только буквою, которой черкесские племена не хотели знать, то принудить их к покорности можно было одним оружием. В продолжение шести лет, с 1832 по 1839 год, главные силы кавказского корпуса, до тех пор действовавшие на восточном Кавказе, были исключительно обращены против западных гор, со стороны Кубани и Черного моря. В Чечне и Дагестане остались незначительные силы под управлением местных начальств, лишенных всякой самостоятельности. В настоящее время нельзя не видеть, что такое внезапное изменение образа действий было великою ошибкою. Конечно, империя должна во что бы то ни стало покорить весь Кавказ. Но завоевание западных гор не было первостепенным и самым спешным делом в Кавказской войне. Черкесы живут в углу страны, составляющей кавказское наместничество. С одной стороны они окружены русским населением кавказской линии, с другой — грузинским населением Имеретии и Мингрелии, твердо нам преданным. Как ни храбры горцы, они не могут одолеть в открытом бою регулярного войска и силою завладеть какою-либо частью края. Их вторжения опасны для нас только там, где они увлекают за собою фанатическое туземное население, противопоставляя нашему оружию бесчисленные препятствия народной войны. Непокорные племена западного Кавказа, многочисленные и отважные, но окруженные отовсюду христианскими народами, не могут предпринять ничего подобного и самою силою вещей безвыходно заключены в своей земле, лежащей в углу Кавказа, вдали от всех наших сообщений. Напротив того, непокорные племена восточного Кавказа были для нас чрезвычайно опасны. Два единственных сухопутных сообщения России с Закавказьем, по Дарьяльскому ущелью и по Каспийскому прибрежью, идут у самой подошвы восточной группы гор, огибая ее, так что малейший успех неприятеля в ту или другую сторону пресекал путь, соединяющий государство с его загорными областями. Восточная группа Кавказа лежит посреди мусульманской части наместничества, естественно сочувствовавшей единоверцам. В этих горах, наконец, только что было поднято знамя газавата, войны за веру; оттуда раздался призывный клич всем мусульманам — стать грудью против владычества гяуров. Подобное положение, опасное и в мирное время, могло стать гибельным при внешней азиатской войне; встречая неприятеля с лица, наши войска могли быть внезапно отрезаны с тыла. Восстание, произведенное мюридизмом, было подавлено в прикаспийском крае; но было известно также, что остатки его укрылись в Лезгистане.

После примера 1831 года благоразумие требовало продолжать настойчивее, чем когда-нибудь, начатое покорение восточных гор, еще по-прежнему разделенных на мелкие общества, и не ослабевать в усилиях до конца. Западному Кавказу пришла бы своя очередь. Но в то время увлеклись новостью приобретения и мыслью, несостоятельность которой выказалась вполне в 1854 году, о необходимости оградить эту часть владений, еще не покоренных, со стороны Черного моря. В продолжение шестилетних действий против западных гор мюридизм, явившийся в Лезгистане изгнанником, но не преследуемый с нашей стороны, разросся в страшную силу и покорил всю страну. Занятие нашими войсками Аварии, после того как мюриды истребили фамилию аварских ханов, подчиненных России, снова поставило нас лицом к лицу с мюридизмом. Надобно было оградить от врагов эту область, вдвинутую в самое сердце гор и подверженную нападению со всех сторон. Военные действия 1837 и 1838 годов, предпринятые местными средствами дагестанского отряда, обнаружили силу, до которой дорос мюридизм по нашей вине, и в 1839 году заставили опять перенести главные действия с западного Кавказа на восточный. Но дело было уже неисправимо. Генерал Граббе взял после кровопролитной осады Ахульго резиденцию Шамиля, истребил при этом цвет горской молодежи, стекшейся под знамена имама, заставил самого Шамиля бежать на другой конец гор, в Шатой; но мюридизм до такой степени успел укорениться в умах, что чрез несколько месяцев после нанесенного Шамилю поражения Чечня, бывшая до того нейтральною, сама восстала против нас и признала власть имама. Мюридизм овладел всею восточною группою Кавказа и обратил силы ее на газават, войну против неверных. Нельзя уже было надеяться подавить его в горах иначе, как покорив самые горы. Но для этого надобно было изменить всю систему войны. Мы имели теперь дело не с обществами, ничем не связанными между собою, сопротивлявшимися или покорявшимися отдельно, но с государством, самым воинственным и фанатическим, покорствующим перед властью, облеченною в непогрешимость, и располагающим несколькими десятками тысяч воинов, защищенных страшною местностью; с государством, вдобавок, окруженным сочувствующими ему племенами, готовыми при каждом успехе единоверцев взяться за оружие и поставить наши войска между двух огней.