Сто чудес - Зузана Ружичкова Страница 17

Я была в шоке. Я еще никогда по-настоящему не задумывалась о замужестве, и мысль о намерениях Виктора втайне расстроила меня. Но я не подавала виду и заставила себя засмеяться.

– Вот уж не думаю, что тут есть какая-то сложность. В моей жизни первое место занимает музыка, второе – моя мать, поэтому мы с Виктором друг для друга на третьем месте, значит, идеальная пара.

Франтишек нахмурился. Я наклонилась к нему и коснулась его руки.

– Это же прекрасно, Франтишек. Я рада, что он настолько любит музыку и своих родителей. Важно то, что и мы с ним любим друг друга.

После беседы с Франтишеком я пулей полетела домой и разразилась слезами в объятьях матери.

– Я не хочу замуж, – рыдала я, – но и Виктора терять тоже не хочу, потому что таких людей нечасто встретишь. И вряд ли я когда-нибудь найду другого такого человека.

В итоге, после долгих размышлений, я решила, что, если единственным способом удержать его окажется замужество, что ж, я согласна.

Я полагала, что Виктор сам попросил друга поговорить со мной о женитьбе и известить о его намерениях, поэтому при следующем свидании выпалила: «Когда ты хочешь жениться на мне?»

Он посмотрел на меня потрясенный. Все, что он сумел произнести: «По-моему, сначала тебе стоит познакомиться с моими родителями». Лишь потом я узнала, что он и не догадывался о разговоре, состоявшемся у нас с Франтишеком, и мои неожиданные слова о свадьбе напугали его, как раньше напугали меня. Однако он повел себя мужественно и представился моей матери, чтобы по всем правилам попросить у нее моей руки. Впрочем, он потом всегда шутил, что женился на мне лишь для того, чтобы избавиться от уроков фортепьяно.

Родители Виктора Карел и Виктория были приветливы и очень мне понравились. Они жили в красивой квартире в одном городе Южной Богемии, и Виктор приезжал туда сочинять музыку, пользуясь их фортепьяно. У его матери был дар художника; кроме того, она была актрисой-любительницей, говорила по-французски и тоже играла на фортепьяно. Ее дед закончил Пражскую консерваторию. Она умерла через два года после нашей свадьбы, и я грустила от того, что не узнала ее получше.

Отец работал на почте старшим сотрудником, и хотя, по-моему, он считал, что я не самый удачный выбор, мы все же спелись в конце концов. Они оба, и мать и отец, работали на почте в маленьком городке Солнице, где Виктор ходил в школу и где он рано полюбил городской духовой оркестр. Ребенком он стоял перед эстрадой и изображал дирижера.

Оркестр, среди прочих музыкальных пьес, играл чешскую маршевую песню Йозефа Фучика, известную как «Маринарелла». Виктору нравилось ее слушать, когда он гулял с родителями в парке. И потом звуки «Маринареллы» всегда наводили его на счастливые воспоминания.

Дирижер оркестра заметил энтузиазм Виктора и предложил обучать его игре на фортепьяно. Первый свой концерт Виктор дал шестнадцатилетним в зале городской ратуши.

Как и я, он в молодости страдал от болей в груди, и родители на год отослали его в Йиндржихув Градец к родственникам. В итоге они сами переехали к сыну. Во время экономического кризиса 1930-х годов государственным служащим, состоявшим в браке, запретили работать вместе, поэтому мать Виктора уволилась, и тогда отец смог перебраться в Градец.

После начала войны его оставили работать на почте, а Виктору, которому было девятнадцать, удавалось продолжать учебу, преподавая немецкий и пение в школе для девочек в Мелнике, в тридцати километрах от Праги. Через два года его послали на завод, производивший детали для самолетов, где ему пришлось трудиться среди страшного шума, от которого он почти оглох. Рабочие, узнав, что он музыкант, попросили его дирижировать женским хором, и он согласился. На первой репетиции Виктор пожаловался, что не слышит как следует голосов, и женщины, чьи мужья имели вес, вмешались и помогли ему. Его перевели из цеха в контору и на пункт наблюдения за воздушными галетами, благодаря чему он сохранил слух.

Однажды, когда он шел на работу, город попал под бомбардировку союзников. Виктор побежал укрыться в какой-то подвал, служивший убежищем. Однако он не успел зайти, спрятался в другом месте, и это его спасло: то здание, в которое он спешил, было разрушено бомбами и подвал уничтожен.

Несмотря на военное время, Виктор не меньше моего стремился пополнить свое музыкальное образование, поэтому при каждой возможности ездил в Прагу брать уроки композиции у Ярослава Ржидки, композитора, и Павела Дедечека, дирижера. Союзники бомбили город в один из его приездов, и опять ему пришлось отсиживаться в убежище, где на колене он отбивал ритм одного из будущих произведений.

Как и в моем случае, музыка опережала его.

* * *

8 ДЕКАБРЯ 1952 года, во вторник, мы с Виктором поженились без особой шумихи. Мы уже встречались около года и преодолели так много препятствий, что затруднения, возникшие перед свадьбой, лишь добавились к прежним, с которыми мы справились.

Поначалу мы планировали пожениться в мае 1953 года, потому что Виктор все еще учился в моем классе игры на фортепьяно и по правилам Академии между нами не могло быть личных отношений. В политическом смысле он находился под подозрением, и еще оставалось вопросом, сумеет ли он достаточно зарабатывать, не будучи членом партии. Он получал кое-какие деньги за музыку для радио, а я выступала и давала уроки, но мы все еще жили в ужасной нищете. Мы оба обитали в унылых пражских пригородах и в промежутках между периодами, когда возвращались к родителям, старались отложить на первую квартиру для нашей совместной жизни. Еще сбережения требовались на все формальности брака, вроде колец и подвенечного платья.

После войны чешское законодательство предоставило молодоженам право получить квартиру и некоторую сумму на необходимые расходы. Мы на это рассчитывали, но в сентябре 1952 года было объявлено, что закон отменяется с 1 января 1953 года. Я поторопилась узнать в Старой ратуше, можно ли перенести бракосочетание на какую-нибудь дату до Нового года в надежде, что мы успеем воспользоваться льготой.

Конец 1952 года был далеко не самым подходящим моментом для свадьбы. Виктор находился у родителей в Йиндржихуве Градеце, пытаясь дописать к последнему сроку новое произведение, заказанное чехословацким радио, – «Стражиицкую сюиту», а у меня близился срок двух больших концертов, на одном из которых я должна была исполнять «Гольдберговские вариации».

Еще 7 декабря планировался совместный концерт с доктором Иржи Рейнбергером, профессором нашей Академии и классическим органистом. Играть с ним было большой честью, и Виктор хотел приехать, хотя путешествие из провинции вконец истощило бы его кошелек. Чтобы не ездить в Прагу дважды за месяц, он предложил заодно и пожениться – наутро после моего выступления.

Концерт прошел чудесно, и заядлый курильщик Рейнбергер стал еще одним моим другом. В переполненном зале мы сыграли баховские хоральные кантаты, написанные композитором, когда он был кантором в Лейпциге, и составляющие часть корпуса протестантских хоралов, основанных на лютеровском катехизисе, где большие хоралы предназначались для органа, а меньшие по объему – для клавесина.