От Балаклавы к Инкерману. Часть 4 - Сергей Ченнык Страница 16

Меншиков же как человек природно коварный всегда считал, что «месть — это такое блюдо, которое нужно подавать холодным». В случае его успеха союзников ждала месть за легко взятую ими Евпаторию в виде отобранной у них Балаклавы.

Эту операцию отодвигали на зиму, чтобы «продукт» был по-настоящему холодным… Меншиков увидел в действиях против союзников со стороны их циркумвалационной линии перспективу «…положить основание дальнейшим наступательным действиям в обширном размере». Это наступление должно было положить начало шелому циклу ударов по неприятелю, которые могли отбить у последнего всякое же-liHiie штурмовать крепость и вместо укрепления передовых позиций обустраивать:;11ьные тыловые. Это намерение косвенно подтверждал Стеценко, который уже после 13 (25) октября утверждал, что дело у Кадыкиоя не только «…блестящая атака и: владение редутами», но и «…связывалось с общим планом большой инкерманской вылазки, для коей это дело служило необходимым подготовлением, а редуты — опорным пунктом».

Что касается взятия Балаклавы, то об этом ничего нет ни у Тотлебена, ни у Панагза. ни в рапортах Меншикова и Липранди. Последний четко указывает, что единственным желанием князя было, как он сам ему сказал: «…сделать что-нибудь для отвлечения неприятеля от Севастополя».

Даже Тарле ни словом не обмолвился о чем-то похожем на такой приказ, упомянув лишь на фоне якобы полного пессимизма главнокомандующего, что тот «…решил напасть на турок, охранявших подступы к Балаклаве, на английский лагерь у Балаклавы». Малочисленность сил, имевшихся в распоряжении русских, не могла возбудить мысли об атаке самой базы. Это понимали все — от генерала Липранди до прусского врача на русской службе Фердинанда Пфлюга.

Главнокомандующий был трезвомыслящим человеком и понимал, что наступление силами одной пехотной дивизии, пусть и с сильной кавалерией, против главной неприятельской базы — не более чем безумие. Но Меншиков чувствовал уязвимость коммуникаций, по которым шло снабжение передовых линий союзников из Балаклавы: «Два города соединяли 3 мили сельского тракта, который соединялся с Вотюнцовской дорогой, которая вела на юго-восток от Севастополя. Она пересекала военные лагеря, затем спускалась через равнину Балаклавы к реке Черной и через 2 мили после моста через реку вела к поселку Чоргун».

Подобное расположение дороги делало ее одновременно артерией снабжения передовых линий, а пересечение с Балаклавской еще и рокадным путем, предназначенным для быстрой переброски войск вдоль циркумвалационной линии. Это было ее сильное и, одновременно, слабое место. И этим надеялся воспользоваться русский главнокомандующий, перекрыв ее в самом уязвимом месте: «Дорога шла через равнину Балаклавы справа налево на узком клочке земли, который военные назвали Верхним проходом. Расположенный чуть выше в районе Федюхиных высот ровный участок земли получил название Северной долины, а полоска земли на ближайшем склоне была названа Южной долиной».

Удержать коммуникацию для союзников жизненно важно. Потерять ее «…означало утратить единственную нормальную дорогу, ведущую к лагерю союзных войск, осаждавших город».

То, что до сих пор не могут понять некоторые исследователи, было абсолютно ясно чуть ли не каждому английскому рядовому, по колено в грязи и на минимальном рационе вкалывавшему на осадных работах и с ужасом ожидавшем, что со дня на день русские решатся уполовинить и этот скромный рацион, перекрыв единственную удобную дорогу от базы к передовым траншеям. Одним из таких нижних чинов был королевский фузилер Гоуинг: «…по пробуждении мы обнаружили, ч враг пытается перерезать наши сообщения с Балаклавой, что и стало причиной сражения».

В тот момент, когда нужно было действовать, под рукой князя оказался толковый генерал, которому можно было поручить исполнение плана, пусть даже и первоначально отличавшегося от предложенного Меншиковым. Наверное, это был единственный случай за время всей кампании в Крыму, когда выбор (хотя и не без описанных выше интриг) пал на наиболее подходящую для роли исполнителя кандидатура тем более инициировавшего выбор направления главного удара вопреки воле князя Липранди был известен, с одной стороны, как «…самолюбивый, хитрый, недельный», с другой — как «…один из лучших боевых генералов нашей армии. Чел век прекрасно образованный, всегда следивший за всеми усовершенствованиями военном деле и за военной литературой».

Период его командования одним из наиболее элитных полков российской гвардии, Семеновским, лучше всего свидетельствует о способностях генерала: «…в формулярном его списке о теоретических его познаниях в военном деле обозначено «пристойные военные науки знает».

Он слыл в военной среде не только хорошим теоретиком, но и не менее достойным практиком: «…его служба и карьера была совершенно боевая …генерал Липранди мог считаться образцом боевого офицера». Его организаторские способности были общеизвестны: «…был страшно любим дивизией; штаб его был обставлен прекрасно».

Его отношения с главнокомандующим сразу стали сложными. Нельзя сказать, чтобы Меншиков любил или не любил генерала. По своей недоверчивости он скорее был склонен видеть в нем вынужденную необходимость, ибо альтернативы не было. Князь Васильчиков, будущий начальник штаба Севастопольской обороны, писал. что когда он прибыл с докладом к главнокомандующему, тот «…спросил меня: что такое Липранди? Не успел я отвечать, что ген. Липранди бывалый военный человек, знает войска, умеет с ними обращаться и пользуется их доверием, и напомнить князю, что он еще в полковничьем чине получил Георгия 3-й степени, как его светлость прервал меня словами: «Да, интриган-фанфариот! Я его помню в то время, когда он командовал Семеновским полком».

Васильчиков, будучи человеком искренним, передал сказанное князем Липранди — и, понятно, доверия между двумя этими людьми уже быть не могло. Попытку же Васильчикова, осмелившегося защищать Липранди, Меншиков, продолжая быть верным себе, беспощадно подавил, отправив «…курьером в Кишинев с самыми пустыми депешами».

^{Капитан Халфорд. 5-й Принцессы Шарлотты Уэльской драгунский (5th (Princess Charlotte of Wales's) Dragoon Guards) полк. Фото Р. Фентона. 1855 г.}

На всякий случай, чтобы не подвергнуть свои действия сомнению, главнокомандующий конфиденциально сообщил князю В.А. Долгорукову, что «…подполковник князь Васильчиков не только не был руководим правилами должной подчиненности, но и вышел из пределов прав и обязанностей, которые он мог бы приводить в действо и исполнение по званию начальника штаба». То есть, современным языком говоря, не слушает старших, грубит и слишком много себе позволяет.

Объяснить подобное поведение не трудно. Меншиков, оставаясь верным, продолжая даже во время войны «…всех подозревать, во всех видеть врагов», не мог терпеть никакой конкуренции, и появление Липранди, генерала со связями, с расположением самого Императора, раздражало его. С одной стороны, он прав: постоянная толкотня в штабе не помощников, а соглядатаев, путающихся под ногами, плетущих интриги, не давала возможности нормально работать.