Чингисхан - Рене Груссе Страница 16

Оэлун приказала разбудить сыновей и поднялась сама. Мгновение спустя все были на ногах. Эта поспешность лишней не была: вражеское войско летело быстрее смерча.

Однако на сей раз то были не тайчжиуды, как подумала старая служанка, а меркиты, жившие на Южном Байкале монголы, три сотни которых предприняли нападение на сыновей Есугая, мстя за давнюю обиду: ведь когда-то баатур отбил у одного из их богатырей невесту, свою будущую жену Оэлун. И вот оскорбленное племя решило отплатить вражескому роду его же монетой — похищением юной супруги Темучжина.

Сей последний — и эта деталь прекрасно характеризует место и время событий — похоже, смирился со своим несчастьем легко. Во всяком случае, так утверждает монгольский эпос. Из него нам известно, что, хотя ресурсы Темучжина увеличились, у него по-прежнему имелось только восемь лошадей — по одной на каждого члена семьи: для матери, для братьев Хасара, Хачиуна, Темуге и Бельгутая, еще два коня для преданных ему Боорчу и Джелме и одна запасная лошадь. Во время нападения меркитов Оэлун посадила к себе малолетнюю сестру Темучжина, а для красавицы Борте, жены Темучжина, ни одной лошади не осталось. Темучжин бросил ее на произвол судьбы, а вместе с ней и вторую бывшую жену отца, мать Бельгутая…

В то время как Темучжин и его люди во весь опор скакали по направлению к Бурхан-халдуну, бедная Борте, как могла, пыталась защититься от врагов.

Храбрая Хоахчин укрыла ее в черной кибитке, запряженной в пегую корову, и постаралась увезти как можно дальше от стойбища, поднимаясь вдоль узкой речушки Тенгели.

На беду заря все ярче освещала долину, и беглянок заметил вражеский отряд. Догнав Хоахчин, меркиты спросили:

— Ты кто такая?

Старая служанка ответила, что приезжала к Темучжину стричь овец и теперь возвращается домой.

— Темучжин дома? — продолжали допрос меркиты. — Далеко еще до его юрты?

— Близко. А дома ли он, нет ли, — того не знаю: я выехала с заднего двора, — проговорила Хоахчин и махнула рукой в сторону юрты, уже покинутой Темучжином и его близкими.

Меркиты ускакали, а старуха принялась изо всех сил погонять корову. Вскоре, однако, меркиты возвратились. Разумеется, в юрте они нашли лишь детей и женщин, в том числе мать Бельгутая, которую один из них увез с собой, привязав к седлу. Более подозрительные, чем в прошлый раз, меркиты пожелали узнать, что находится в крытом возке. Напрасно Хоахчин старалась убедить их, что там была только шерсть. Старший из них приказал молодым воинам спешиться и обыскать повозку, и те без труда обнаружили Борте. Схватив ее и служанку, они побросали их на лошадей и погнались за Темучжином, следы которого, оставленные в траве и столь хорошо видные теперь, в полдень, привели к Бурхан-халдуну.

Оказавшись у подножия горы, преследователи трижды объехали ее кругом, тщась найти тропу, по которой Темучжин скрылся в лесу. Задача их была осложнена тем, что подступы к горе преграждали болота и густые заросли.

Все попытки меркитов пробраться сквозь них оказались напрасными. И они удовлетворились тем, что отдали Борте на потребу Чилгэр-боко (Чилгэру-силачу) — младшему брату Эке-Чиледу, у которого Есугай когда-то увел Оэлун.

Так из поколения в поколение, из рода в род переходила месть, с неизбежными похищениями и насильственной любовью.

Укрывшийся в тайге Темучжин соорудил шалаш из ветвей ивы и вяза и стал ждать дальнейшего развития событий. Уехали меркиты или приготовили ему засаду? Ища ответ на этот вопрос, беглец послал в разведку Бельгутая, Боорчу и Джелме. Возвратясь через трое суток, те доложили, что ничего подозрительного не обнаружили.

Успокоенный Темучжин спустился с Бурхан-халдуна, не забыв возблагодарить бога горы, в частности, такими словами:

«А все оттого, что у доброй Хоахчин Кротовые уши видать! У матушки доброй Хоахчин Зренье хорю под стать!

Верхом на неуклюжем коне, бродя оленьими тропами, отдыхая в шалаше из ивовых веток, взобрался я на гору Бурхан… Бурхан-халдун защитил жизнь мою, подобную жизни ласточки. Великий ужас я испытал. Будем же каждое утро поклоняться горе и каждодневно возносить молитвы. Да разумеют потомки потомков моих!..»

И, сказав так, он обернулся к солнцу, повязал на шею свой пояс, повесил на руку шапку и, обнажив грудь, девятикратно поклонился солнцу и совершил кропление и молитву.

Здесь мы имеем дело с одной из церемоний, характерных для первобытной монгольской религии. Почести, возданные Темучжином, являлись частью ритуала поклонения алтайцев божествам гор. Именно так тюрки VII столетия молились покрытой лесом горе Отукен, очевидно, являвшейся одной из вершин Хангайских гор.

Что касается жертвоприношений солнцу (наран), то они представляют собой часть более общего культа Тенгри, или, если использовать монгольскую ритуальную формулу, Коко Монка Тенгри, то есть Вечного Синего Неба, высшего божества монголов. Эти жертвоприношения, в принципе, должны состоять из питья кумыса, перебродившего кобыльего молока, любимого напитка пастухов-кочевников. А девятикратное преклонение и простирание являются не только частью религиозного ритуала, но и монгольского придворного этикета.

Как утверждает богатый откровениями монгольский эпос, Темучжин довольно легко отнесся к тому, что лишился молодой жены: лучше так, чем подвергать себя опасности уступкой Борте запасной лошади. Его расчет оказался верным: умыкание красавицы на некоторое время заняло врагов, что позволило ему добраться до укрытия на Бурхан-халдуне.

Весьма кстати будет здесь поразмышлять о словах, однажды сказанных Оэлун в похожей ситуации своему несостоявшемуся мужу Эке-Чиледу:

— Был бы ты жив-здоров, а девушки в каждом возке найдутся. Был бы ты жив-здоров, а жены в каждой кибитке найдутся.

И все же, вопреки этой, столь мало похожей на рыцарскую философии, Темучжин о своей прекрасноликой Борте не забыл, явно не желая лишаться ее навсегда. Убедившись, что меркиты убрались восвояси, он приступил к разработке военного плана ее возвращения.

Знал ли он, что его юную супругу отдали одному из меркитских вождей, с которым ей пришлось делить юрту? Если да, то подобная рана могла лишь обострить его желание возвратить Борте. Вспомним, что она была женщиной совсем молодой, что она еще не успела родить мужу детей и что ее любовь к Темучжину была прервана так грубо и жестоко, что он не мог не страдать от ее утраты. Возможно, Темучжин и упрекал себя за то, что пожертвовал ею ради личной безопасности, а не увез с собой вместе с остальными членами семьи, посадив на запасного коня.