Три минуты до судного дня - Джо Наварро Страница 14

На моей тумбочке стояла фотография в рамке: мы с Лусианой и Стефани (тогда ей было три, а теперь уже восемь) на пляже на маленьком острове Кулебра к востоку от Пуэрто-Рико. Солнце сияет, вода блестит, на наших лицах пляшут улыбки. Эта фотография напоминала мне не об идиллии прошлого, а о том, что мы с Лусианой хотели оставить позади, когда меня перевели из Сан-Хуана в Тампу.

В Пуэрто-Рико было немало прекрасных моментов — походы на пляж по выходным, прогулки в парке со Стефани, когда ее маленькая ручка лежала в моей руке. Но там ФБР охотилось на террористов, тех самых мачетеро, о которых я упоминал раньше, а они, в свою очередь, охотились на ФБР. Большинство агентов носили с собой не один пистолет, а два. Мы каждый день проверяли свои машины, чтобы туда не подложили бомбу. Многие посыпали ручки дверей, капот и багажник тонким слоем талька, чтобы заметить следы, если кто-то приближался к ним по ночам. Лусиана поняла, насколько все серьезно, когда Бюро оплатило установку противоосколочных металлических дверей и решеток в нашем доме. Еще ощутимее стала опасность, когда офис выдал Лусиане и другим женам рации, на случай если их окружат, когда они будут дома одни. Поверьте, в Пуэрто-Рико жизнь была не сахар как для самих агентов, так и для их жен.

Тампа обещала стать нашей наградой за эти лишения — не курортом, конечно, но и не тяжелым ярмом. Некоторое время так и было. Никто никуда не спешил. Довольно часто я приходил домой к ужину и почти всегда успевал прочесть Стефани сказку на ночь. Но вскоре я понял, что офис в Тампе, как и сама Флорида, был местом, куда стекались стареющие агенты перед выходом в отставку. Мало кто из них мог пройти медицинское освидетельствование для службы в отряде SWAT, да никто и не хотел этого делать. То же и с наблюдением с воздуха — плохое зрение, слишком много лекарств и тому подобное. Эти обязанности неизбежно ложились на плечи тех, кому было под силу с ними справляться, а потому количество домашних ужинов и сказок на ночь неуклонно сокращалось. Теперь, приходя домой, я чаще всего хотел лишь упасть головой на подушку. Но в этот вечер, как частенько бывало, я пришел весь на нервах. Как я ни пытался, выкинуть Рода Рамси из головы у меня не получалось.

Проблема по большей части заключалась в моем стиле работы. Когда я веду допрос, никто не делает заметок, если только собеседник не дает нам бумагу. Опустив голову и записывая услышанное, слишком многое упускаешь. Кроме того, блокноты создают стену между твоим собеседником и тобой. То же относится и к диктофонам. Они как бы говорят: «Это важное дело» — и человек начинает внимательно следить за своими словами. Я же предпочитаю наладить контакт, а не повысить чье-то кровяное давление, но в моем подходе есть и минус: форма FD-302.

Агенты используют эту форму — мы называли ее просто «302-я» — для записи всего, что может быть каким-то образом использовано в суде. Можно всю жизнь проработать в контрразведке и ни разу не заполнить 302-ю, ведь многие дела никогда не предаются гласности и уж тем более не рассматриваются ни судьями, ни присяжными. Но если Род Рамси действительно сотрудничал с Клайдом Конрадом, ему вполне могли предъявить уголовное обвинение. В этом случае формы FD-302, которые мы с Линн обязаны были заполнять после каждого допроса, стали бы нашими показаниями в суде — официальными документами, предоставленными для ознакомления как стороне обвинения, так и стороне защиты.

Вывод: нам нужно было, по всем правилам, заполнять 302-е, а если не делать заметок или не вести другую запись многочасовых интервью, для этого нужна блестящая память. За годы я разработал множество мнемонических приемов — воображаемые каталоги, кодовые слова, которые восстанавливают в памяти полчаса разговора так же точно, как если бы его записывал судебный стенографист. Если допрос приходилось вести за пределами Тампы, по дороге обратно я надиктовывал все ключевые моменты на кассету, потом просил одного из секретарей Бюро заполнить форму FD-302 и на следующий день принести ее мне на подпись. По-настоящему тяжело мне приходилось, когда я возвращался в офис, надеясь разгрузить свою память, но вместо этого на меня обрушивалось какое-нибудь новое дерьмо. В этом случае мне оставалось ставить память на паузу и молиться, чтобы она меня не подвела.

Накануне, когда мы возвращались со встречи с Родом, я рассказал об этом Линн. Я объяснил, как работать с 302-ми, и предложил несколько простых приемов, которые она могла начать использовать сразу. Джей хотел, чтобы по ходу этого расследования я поделился с Линн опытом, и первым делом мне нужно было показать ей, как не засыпаться на 302-х.

Однако кое-чего я ей все-таки не сказал: память — не водопроводный кран. Ее нельзя открыть или закрыть по собственной воле. Когда информация так прочно обосновалась в твоей голове, что даже внезапная операция SWAT ей уже не помеха, она никуда не исчезает неделями, порой месяцами, а иногда и годами. И это не только слова — это все, что с ними связано и придает им смысл: взгляды, интонации, костлявые пальцы, поправляющие очки на носу, дрожащий сигаретный дым. Это тоже никуда не исчезает. Именно поэтому в ту ночь я лежал в кровати, безуспешно пытаясь дышать в унисон со спящей женой. Род Рамси жил у меня в голове.

Боже, думал я, если все так серьезно сейчас, когда мы встретились с ним лишь дважды, что же будет, если эта канитель затянется еще на полгода, а то и больше? В меня ведь вселится демон!

Вскоре к нашему хору присоединился еще один голос — более спокойный, но не беззаботный: Эл Юэйс.

Эл был рад услышать меня, когда я позвонил ему, прежде чем отправиться в аэропорт на вечернюю смену воздушного наблюдения. Хотя он не хотел сообщать подробности по незащищенной линии, но сумел объяснить мне, что Конрад не заговорил и что не стоит ничего ждать от братьев Керцик. Что до Сабо, с которого и началась вся история, вряд ли можно было рассчитывать, что его когда-нибудь поймают.

Эл сказал еще кое-что: при обыске в доме Конрада в Германии обнаружили коротковолновый передатчик, кое-какие камеры и видеооборудование. Эл считал это важным, но я сильно сомневался, что суд примет эти улики. Если брать под стражу любого немца, который владеет коротковолновым радиоприемником «Грюндиг» или фотокамерой «Лейка» с макрообъективом, на всех не хватит тюрем. Кроме того, немцы славились своей терпимостью к шпионам. Средний срок наказания за шпионаж измерялся месяцами, а не годами. Обещание скостить шесть недель из шестимесячного срока вряд ли стало бы стимулом к сотрудничеству для такого человека, как Конрад.

Но одна мысль не давала мне покоя: зачем они вообще взяли Конрада? Если против него готовилось дело, почему американские власти отдали все в руки немцам? Дело было даже не в той неловкости, которая возникает, когда позволяешь другой стране работать за тебя, хотя такого в Бюро не любят. Дело в том, что теперь, когда Конрад знал, что мы вышли на него, и не собирался болтать, когда братья Керцик держали язык за зубами, а Сабо и след простыл, мы могли и не узнать, сколько документов было украдено и насколько пострадала наша национальная безопасность. Оставалось лишь надеяться, что отыщется другая лазейка. Кто-то вроде Рода Рамси. Но арест Конрада, вероятно, насторожил и его.