Битва за Фолкленды - Саймон Дженкинс Страница 12

Ряд жителей островов направили членам парламента в Лондоне и в «Таймс» письма с высказанными в них опасениями по поводу характера переговоров. Авторы с большой обидой жаловались на индифферентность в отношении их мнения и особо подчеркивали, что они, несмотря ни на какие варианты, «не хотят становиться аргентинцами». Среди получателей писем оказался несколько эксцентричный судебный адвокат и бывший дипломат из британского посольства в Буэнос-Айресе, Уильям Хантер Кристи. Он зарекомендовал себя как горячий приверженец идеи сохранения Фолклендских островов и автор работы, посвященной политике в Антарктике ^[33].

Кристи вступил в контакт с Патриком Эйнсли, председателем учрежденной 116 лет назад Компании Фолклендских островов (КФО), являвшейся владельцем двух третей тамошних ферм и фактическим хозяином скромной экономики территории. Кристи предложил Эйнсли сформировать Чрезвычайный комитет Фолклендских островов. Если компания согласится финансировать такой орган, он будет готов руководить его работой из своего офиса в «Линкольн Инн». И вот гостиничный номер, со своими пожелтевшими газетами и пыльными томами словно бы перекочевавший в реальность из романов Диккенса, превратился в центр кипучей деятельности. Комитетчики заручились поддержкой ряда членов парламента, преимущественно из правого крыла партии консерваторов, в том числе Майкла Кларка Хатчисона и Бернарда Брейна. С согласия Эйнсли Кристи, проявив достойный уважения такт, привлек в качестве первого секретаря комитета парламентария от партии лейбористов, фермера по имени Клиффорд Кинион.

Задача комитета выглядела просто: представлять в Лондоне мнение населения островов независимо от губернатора и его исполнительного совета. Иначе говоря, намерения выглядели совершенно демократическими. По мнению Министерства иностранных дел, комитет являл собою не что иное, как передовой фронт КФО. Даже его представитель на островах, Артур Бартон, был всего лишь ее ушедшим на пенсию управленцем. Однако никто не мог утверждать, будто мнение комитета не выражало чаяний островитян. Касательно Бартона, он был популярной личностью у себя дома и одним из восьми выборных членов законодательного совета Фолклендских островов. (Отдельный исполнительный совет губернатора включал в себя двоих членов этого органа плюс лиц ех-officio ^[34].) Позиция КФО на всем протяжении спора с Аргентиной носила характер патернализма и ярко выраженной британской направленности, пусть даже и в ущерб интересам пайщиков.

Подобные британские группировки редко оказывают сколь либо эффективный нажим на политиков, если только не считают, будто министры и гражданские служащие плетут сети каких-то заговоров у них за спинами. Кто там прав, а кто не прав, не так уж важно — важна секретность вокруг всего дела. Вопрос выполнения резолюции ООН начал обсуждаться в парламенте только в марте 1968 г., после того как лорда Чалфонта спросили в палате лордов о том, верна ли информация о ведении некоторого рода переговоров с Аргентиной. Он признал сам факт, но уточнил, что они проходят «конфиденциально между правительствами». Чалфонт не пошел на отрицание того, что речь идет о суверенитете.

Лорд Чалфонт стал первым из многих министров, отзывавшихся о Фолклендских островах как об источнике худших для себя моментов в парламенте. Из раза в раз такие министры наступали на грабли собственных речей — или речей, написанных их помощниками из числа гражданских служащих рангом пониже. Были или все же не были они готовы передать суверенитет над островами аргентинцам, несмотря ни на какие протесты жителей? Что вообще означает этот неувядаемый штамп «сообразно интересам населения островов»? Почему же тогда то самое население не участвовало ни в каких переговорах? Что понимало Министерство иностранных дел под самоопределением: есть ли это решение собственно жителей островов или приговор британского народа в целом? Обозначенные выше вопросы, задаваемые тогда Чалфонту с все более иссушающей прямотой, так и не получили вразумительного ответа на всем протяжении лет ведения переговоров. Чиновники считали эти «почему?» компетенцией политиков-министров. Министры бормотали нечто уклончивое и надеялись, что, когда окончательный момент откровения все-таки наступит, на постах их будет стоять уже кто-нибудь другой.

Новая политика по Фолклендским островам буквально не успела сформироваться, как тут же принялась рушиться на глазах у Министерства иностранных дел. «Заднескамеечники» тори пришли в ярость, когда член парламента Джон Биггз-Дэйвисон назвал предприятие «решением, исполненным стыда и позора». А ожидания Аргентины тем временем росли. В Британии же любое изменение требовало согласия с «мнением народа» из Порт-Стэнли и палатой общин. И там и тут со всем страхом и подозрительностью ожидали самого худшего. Следовательно, должностным лицам приходилось делать пассы, успокаивая бурные воды, чтобы фактически не пойти против резолюции ООН.

26 марта Майкл Стьюарт (вернувшийся в Министерство иностранных дел после отставки Джорджа Брауна) заявил в палате общин относительно главного условия передачи суверенитета: «только если нам станет совершенно очевидно… что сами жители островов будут рассматривать такое соглашение как удовлетворяющее их интересам». Едва ли стоит сомневаться в смысле категоричного высказывания Стьюарта, однако когда министра и его коллег начали спрашивать, не подразумевает ли заявление наличие у населения некоего права вето в данном вопросе, готовности ответить определенным «да» они не выражали. Понять их нетрудно, ведь такое право фактически лишало бы переговоры всякого смысла.

Совещания с Буэнос-Айресом шли на всем протяжении лета 1968 г., но уже с этакой новой несмелостью с британской стороны. На встречах с аргентинским послом, Эдуардо Маклафлином, и с Бельтрамино Чалфонт начал вдруг ссылаться на необходимость «создания климата, в котором бы однажды стало возможным рассуждать в отношении суверенитета». Он говорил о настроениях вовсе не в Лондоне, а в Порт-Стэнли. Русло переговоров сместилось в сторону подхода, названного борьбой за «сердца и умы»: побуждения жителей островов к принятию выгод связей с материком. В конце года Чалфонт прервал участие в королевском визите в Чили, дабы лично проповедовать новое евангелие от политики в Порт-Стэнли.

Целых трое суток Чалфонт мотался из конца в конец по островам, доказывая выгоды и преимущества нового договора с Аргентиной: полеты на материк и обратно (тогда добраться до Фолклендских островов представлялось возможным только по морю), лучшие школы и больницы, а также непосредственный рынок сбыта местной продукции. Но всюду лорда встречали крикуны со знаменами и транспарантами: «Нет продаже» и «Фолкленды — британские». Общественное мнение явно оставалось глухим к предостережениям Чалфонта, напиравшего на неспособность Британии в полной мере поддерживать острова, отдаленные от метрополии на 8000 миль (15 000 км). У Чалфонта выработалось стойкое личное отвращение перед этим сочетанием изоляционизма и зависимости — чувство, испытываемое многими визитерами до и после него.