Девятный Спас - Анатолий Брусникин Страница 12

— Ну что? — хрипло спросил Зеркалов.

Карла оскалился:

— Сто рублёв добыл.

Значит, девочка. Автоном Львович нетерпеливо махнул:

— Не про то спрос! Как Сама?

— Живая.

— На ноги скоро встанет?

Срамной почесал проваленную переносицу, пошмыгал широкими ноздрями. Дух от него был такой, что стольник поморщился.

— Сегодня нет. Да и завтра… Рваная вся, крови много ушло. Ныне без чувств, и лихорадка будет.

Застонал стольник. Пропало всё! Ах, бабы, бабы… Раз без чувств, можно самому поглядеть. Он тоже скинул сапоги, вошел в горницу. Правительница лежала на спине, будто мертвая: лицо нехорошее, восковое.

— Где дитё?

— Сосёт. — Яха кивнул на дверь слева, где в чулане была заперта наскоро сысканная кормилица.

— Повивальня?

— Как велено…

Карла приподнял один из больших шелковых платов, которыми для чистоты и нарядности были накрыты пристенные скамьи. Увидев неловко вывернутую ногу в пеньковой чуне, Автоном Львович скрипнул зубами.

— Успел уже?

— Дык ты, боярин, сам наказал: как окончится, бабу придушить.

Это верно, так и Софье было обещано, для ее государевниного спокойствия. А всё ж поторопился Яха! Царевнино спокойствие ныне для стольника было дело десятое. Он показал на другую дверь:

— Сестра там? Видела?

— Заперта. Когда я ей говорил — голосила, а так тихо сидела.

К княгине Авдотье стольник заглянул на самое малое время. Кое-как укрепил ее, бледную, от страха трясущуюся. Мол, самое трудное впереди. Сиди пока, жди. Скоро скажу, чего делать. И прочь от неё, дуры слезливой, прочь. Дверь опять на засов закрыл.

— Что дальше? — бестрепетно спросил Срамной. Такому прикажи благоверную правительницу вслед за повивальней придушить — не дрогнет. Яхе — что царевна, что мяса кусок. Был бы хозяин доволен.

— Жди, — сказал и карле Автоном. Сердце у него прыгало, мысли тоже.

Решать надо было. Быстро. А ошибешься — сам пропадешь и маленького Софрония погубишь… Хотя, может, и не Софрония. Это еще сообразить надо.

Опять он стоял перед зеркалом. Глядел на себя, ибо ни от кого иного подсказки всё одно не будет.

Сбоку, на стене, бился и трепетал огонек свечи, и от этого лицо в зеркале представало то темно-пятнистым, будто у полуразложившегося мертвяка, то золотым, как у латинского бога Юпитера, что отчеканен на кубке, который недавно поднесли правительнице цесарские послы.

Выбор у ближнего стольника был примерно такой же: либо в гроб пасть, либо на гору Олимпий взлететь.

Обычный слабый человек при полном крахе всего тщательно продуманного предприятия теряется духом и гибнет.

Человек особенный, настоящий, не сдается никогда, ибо знает, что всякое поражение можно обратить в победу. Если воз, на коем ты ехал, перевернулся вверх тормашками, встань с ног на голову и ты. Погляди на дело противуположно.

Что бы мог получить ближний стольник Зеркалов от Софьи, если б всё по её вышло?

Пожаловала бы окольничьим, ну вотчинкой бы одарила. Большого хода Автоному не вышло бы — Васька Голицын не потерпел бы. Он ведь, черт гладкий, сразу примчался б, как только нарышкинскому мятежу конец. И царевна его простила бы, она Ваське всегда прощает. Тем более он ныне не просто полюбовник, а ее дочери отец.

Так или иначе, власть существующая на благодарность шибко щедра не бывает. Потому что привыкла быть властью. Куда обильней может наградить власть новорожденная, робкая, в себе не уверенная. Ничего не пожалеет для человека, который поможет ей на ноги встать.

Додумать до сего места было самое трудное. Дальнейшее прыткий ум Автонома Львовича скорёхонько выстроил.

Бочки с золотом Петру выдать — это обязательно. Такое великое подношение сторицей вернётся.

Второе: Софьину выблядку в Троицу представить, с собой, Авдотьей и Яшкой во свидетелях. Эх, жаль, Срамной с повивальней поспешил! Ну ничего, Нарышкиным и троих очевидцев будет довольно, чтоб упозорить блудную царевну. Не поднимется после такого Софья уже никогда.

А самое главное — икону передать. У кого в руках Девятный Спас, тот на Руси и государь.

Ей-богу, быть за такое Автоному при новой власти в первых людях. Не окольничьим, не думным дворянином пожалуют, а прямо боярской шапкой. Приказным дьяком тоже бы неплохо!

Перед важным деянием Зеркалов, бывало, подолгу колебался, и так вертел, и этак. Но уж если что решено, не медлил.

* * *

Вызвал к себе Яху, объяснил, что нужно делать. Для верности велел повторить — всё ль запомнил и понял. Оступки допускать нельзя, ведь их только двое.

Сначала запрягли Авдотьину колымагу, подогнали ко дворцу сзади. Княгиню с люлькой поместили внутрь.

— Никшни, не то пропадешь, — припугнул сестру Автоном.

Пошел на соседний двор, где под охраной полуполковника Мишки Розанова содержалась телега с казной и золоченый возок иконный.

— Михайло, государыня желает до свету выехать, неприметно. Прикажи обе повозки запрячь, в проулок выведи и караул приставь. По два человека, не боле, но чтоб самые лучшие.

— У меня все лучшие, — отозвался полуполковник, ничего не заподозрив. Знал, что Автоном Львович у царевны в доверенности.

— Прочих построй с другой стороны. Улицу перегородить, никого не пропускать. Так надо.

А Розанову что — его дело стрелецкое. Приказали — исполняй и не думай.

В скором времени во дворе стало пусто. Всю стражу полуполковник за главные ворота увел. Телега с возком выехали через малые врата в глухое заднеулье.

Стольник следом. Походил взад-вперед, головой недовольно покачал.

— Нет, так негоже. Царевнина колымага посередке встанет. Ну-ка, вы двое, телегу вперед отгоните, шагов на полста. А вы тут оставайтесь.

Сам тоже остался. Когда убедился, что передней повозки по темноте уже не видно, велел обоим караульным рядом встать. Одному поправил пояс с саблей. Другому — шапку.

— Глядите в оба, братцы. Преображенцы потешные с Троицы налетят — шутить не станут.

Чернобородый стрелец, на полголовы выше немаленького стольника (в Стремянной полк только богатырей берут), пробасил:

— Цыплята они, мелюзга петровская. Плюнуть да растереть…

Для наглядности и правда плюнул — на бородище повисла нитка слюны.

Автоном ему ласково рот вытер, да и зажал ладонью. А другой рукой воткнул в сердце нож.

Ко второму караульному сзади из тьмы подкатился Яха, ударил в какое-то такое место, что детина и не пикнул.

Бердыши стольник подхватил, чтоб, упав, не брякнули. А в остальном шуму вышло немного. Опять же на улице, по ту сторону двора, целая сотня топотала, оружьем гремела.