Атака мертвецов - Андрей Расторгуев Страница 11

– Не бросайте, братки, – слезливо запричитал раненый слабым, надтреснутым голосом, сообразив, очевидно, что всем в двуколках не разместиться. – Христом богом вас молю!.. Заберите… Не оставляйте херманцу…

Заголосили в том же духе и те, кто находился поблизости. Солдаты, которые только что героически жертвовали своими жизнями, а теперь полуживые развалины, умоляли сжалиться над ними, забрать во что бы то ни стало. Просили как милость, как подаяние…

Николай водил по сторонам растерянным взглядом, чувствуя подступающие слезы, и не знал, что предпринять. Еще и легкораненые торопили с погрузкой.

Санитары, слава богу, нашли выход. Притащили из какого-то сарая солому и начали заменять ею носилки, которые попросту выбрасывали. Работа закипела. Видя, что здесь обойдутся и без него, Николай взял десять двуколок и поехал вперед. Не одолев и версты, завяз в целой толпе раненых, ковыляющих, ползущих и подносимых со всех сторон. Кто-то уже залез на лошадей, остальные так набились в повозки, что те чуть ли не разваливались, а туда старались впихнуть еще людей. И ведь впихивали!

Но не было никакой грызни, ругани за места. Офицеры уступали солдатам, а те, в свою очередь, офицерам.

– Не надо меня… Не надо, – настаивал один капитан с тяжелым ранением головы, едва ворочавший языком. – Снимите… Пусть положат того… Солдата… Он в грудь ранен…

Его денщик, который и принес капитана, заботливо укутывал того шинелью, а Буторову шептал:

– Они еще контужены, помутились умом…

Забрать сразу всех не вышло, как ни старались. Не оборачиваясь, Буторов с тяжелым сердцем отдал команду:

– Закончить погрузку! Возвращаемся…

Когда взяли направление на Тремпен, а крыши фольварка исчезли за буграми, к отряду, откуда ни возьмись, крупной рысью подскочил офицер.

– Вы что тут делаете? – спросил он быстро, с удивлением разглядывая длинный хвост перегруженных двуколок.

– Раненых подбираем, – по-будничному, как о само собой разумеющемся, ответил Николай.

Тот почему-то удивился еще сильнее.

– И немцев?

У него что, пленные? И куда их брать прикажете?

– Да, и немцев, но у меня больше нет мест.

– Ну да, ну да, – задумчиво обронил офицер. И вдруг выдал: – В таком разе вам действительно бояться нечего. Немцы вас все равно отпустят по Женевской конвенции.

Теперь удивился Буторов:

– Да мы отнюдь и не мечтаем к ним попасть!

– Разве не знаете, что наши отошли? Тут свободное пространство верст в пять образовалось. Можно ежеминутно ждать немецких разъездов. С таким обозом вам вряд ли уйти. Во всяком случае, поспешите.

На прощание Николай горячо пожал руку незнакомца, и тот умчался прочь.

Да, нужно было поторапливаться. Но студенты-медики до сих пор не нашлись, а везти раненых рысью было бы верхом безответственности. Не для того их подбирал, чтобы угробить по дороге. Пойти на такое Буторов не мог.

Эти несколько верст тянулись мучительно долго. Нестерпимо пекло не на шутку разгулявшееся солнце. Давила на голову духота. И подозрительная тишина вокруг настораживала. Дорого бы дал Николай за одно только легкое дуновение свежего ветерка. Все, кроме, пожалуй, свободы…

Кое-где поднимались прямые столбы черного дыма пожаров. Каждый раз въезжая на холм, Буторов опасался увидеть неприятельский разъезд. Глупо быть плененным двумя-тремя немцами, когда с тобой здоровые санитары, а у раненых полно винтовок. Но что делать с Женевской конвенцией? Есть ли у Николая право, как у врача, как у старшего всей этой команды, подвергать солдат, взятых им под защиту Красного Креста, риску получить новые раны, а то и умереть? Перед ним стоял выбор. И хорошо ли, плохо ли, но в итоге, думая о тех, кого сейчас везет, он решил – если дорогу заступят немцы, надо сдаваться.

Студенты-медики нагнали обоз уже под самым Тремпеном. Все живы и здоровы.

Не успела развеяться эта радость, как последовала новая. Пересекли, наконец, свою обидно жидкую цепь стрелков. Только вздохнули с облегчением, как вдруг откуда ни возьмись выбежал полковник, тот самый артиллерист, скупо бросивший на дороге: «Если поторопитесь, успеете». Сейчас он был приветливее и больше расположен к разговору, чем тогда.

– Я виноват, что не уведомил вас, – протянул он руку, широко улыбаясь. – Вы многим рисковали. Как я рад, что вам удалось выбраться! Ваше счастье, что не было артиллерийской стрельбы. Нам бы самим пришлось вас расстреливать. Очень, очень рад, что вы-таки проскочили. Позвольте узнать вашу фамилию. Какой вы части?

Удовлетворив его любопытство, Буторов повел устало бредущий отряд к Тремпену.

Город горел. Казалось, его все покинули. Кругом запустение и пожары…

Несмотря на это, среди сплошного дыма и летающего пепла удалось разыскать двух студентов-медиков, которые были в группе Соллогуба. Последний, по их словам, со своей частью двуколок, перегруженных ранеными, ушел на Гумбинен, минуя Инстербург. Эти же двое вытянули жребий остаться с теми, кому не хватило места в повозках, и терпеливо ждать плена. От них узнали, что старший врач и несколько санитаров получили легкие ранения.

Забрав невезучих студиозусов и солдат, за которыми те присматривали, отряд направился дальше. Солнце вроде сжалилось и палило теперь не столь нещадно. Даже небольшой ветерок поднялся. Стрельбы не слышно. Чем не благодать?

Вдруг справа разорвалась шрапнель. Кони дернулись в испуге. Далеко, слава богу. Следом прогремело еще два взрыва. Уже немного ближе. Пора уносить ноги…

Выехав из Тремпена, тронули лошадей рысью. Жестоко, да. Но куда деваться?

Зато Соллогуба нагнали. Тогда и поехали шагом. Свидеться с остальными Сашка уж и не чаял, уверенный, что весь отряд угодил в плен.

На дорогу от Тремпена со всех сторон стягивались отступающие части. Колонны скрывались за горизонтом сзади и спереди. Продвижение становилось все медленнее. Солнце почти село, когда на соединении двух дорог какой-то штабс-капитан, весь в пыли, с измученным, посеревшим лицом, остановил головную двуколку и пропустил вперед обоз, шедший по другой дороге. Два корпуса сливались в один поток. Проходили парки, снарядные ящики, артиллерия, саперы, опять артиллерия, опять ящики, и не видно было им конца и края. Каждый раз, как только Буторов хотел тронуться, на него сердито прикрикивали, и снова приходилось ждать.

– Послушайте, господин штабс-капитан, – пытался вразумить офицера Николай, – мы везем до тысячи только тяжелораненых. Израсходовали все перевязочные средства. Каждая минута задержки может стоить ряда жизней…

– Что вы пристаете с ранеными! – вдруг сорвался тот, закричав озлобленно. – Вопрос идет об оставлении Восточной Пруссии, а вы с ранеными! Не про-пу-щу! Точка!

Вот оно что! Отступали, отступали и докатились. Теперь в России придется воевать. Горько. Повисло скорбное молчание, будто на похоронах стояли. На душе мерзко и тоскливо.