Соловушка НКВД - Юрий Мишаткин Страница 11

— Были вхожи к царю и его семейству, услаждали их слух, и не монархистка? Как смели петь кровопийцам, поддерживать братоубийственную войну?

— Я помогала деньгами не военным действиям, а покупала хлеб, мясо, медикаменты раненым, — поправила арестованная. — Слух услаждала не царедворцам, а солдатам на передовой, где, к вашему сведению, работала санитаркой!

Шульга не ожидал встретить отпор и вернул певицу в камеру, но не в прежнюю одиночную, а в общую, с койками в два яруса, где всем заправляла продавщица марафета Аграфена.

«Тут запросто могут придушить во сне, зарезать, — решила Надежда, наслушавшись разговоров соседок, где повторялось «вставить перо в бок». — Увидели бы меня те, кто бросал к ногам цветы…»

Целыми днями и ночами соседки резались в карты, проигрывая с себя все до ниточки.

«Могут сыграть и на меня…» — со страхом думала Надя и обрадовалась, когда снова отвели к Шульге.

— Где прячете нажитые нечестным путем бриллианты? Одним пением не заработали бы. Ваши ценности нужны революции для ее победы во всем мире. Станете упорствовать — расстреляем на ваших глазах мужа, затем вас. С кем из монархистов замышляли взрывы Смольного, Кремля? Не называйте всяких Пуришкевичей, Керенских, кто улепетнул к белякам! Не отрицайте близости к семье бывшего царя!

Шульга не давал арестованной вставить хотя бы слово, рассчитывая подавить волю певицы, сделать послушной, заставить признать даже то, о чем не имела понятия.

«Криком, угрозами не испугаешь, — думала Надежда. — Для него главное — драгоценности, на остальное наплевать».

Когда чекист высказал все обвинения, Плевицкая с полным самообладанием и достоинством ответила:

— От мирной жизни сохранилось лишь это, — и протянула руку с недорогим колечком. — Ко всему, очень далека от политики, тем более заговоров. Что касается семьи императора, то с великой радостью помогла бы ей чем могу, отплатила сторицей за ее внимание к курянке…

Подумала, что поступила благоразумно, хорошо припрятав все, что приобрела до войны, переворота.

«Царящий в стране хаос рано или поздно прекратится, и тогда цена моих брошек, колье, кулонов возрастет во много раз, драгоценности помогут вновь ни в чем не нуждаться — о нынешних временах буду вспоминать, как о кошмарном сне…»

— Что от меня надо, кроме несуществующих бриллиантов, золота?

— Правды! — отрубил Шульга. — Не тяните время, признавайтесь в вине перед властью трудящихся, иначе отправим к праотцам, как осколок проклятого прошлого, где было насилие, бесправие. Такие, как вы, мешаются у нас под ногами, препятствуют строительству светлого царства социализма. Будете изображать безвинную овечку — выведем во двор с муженьком, поставим к стенке. Тот-то взвоете волчицей!

— Не обучена выть, умею лишь петь.

— Увидите нацеленное дуло маузера и завоете белугой!

— Если успели ознакомиться с моим мандатом, в чем не сомневаюсь, значит, видели подпись товарища Луначарского Анатолия Васильевича, наркома просвещения, уполномоченного Реввоенсовета республики. В документе ясно говорится, что командирована в составе агитбригады, всем совучреждениям предписано оказывать всяческое содействие. Вы же арестовали, предъявили немыслимые обвинения, тем самым нарушили продвижение искусства в революционные массы, держите в камере в жутких условиях, пугаете расстрелом.

— Плевал на мандат и на Луначарского! — гаркнул Шульга. — Тут я и Совнарком, и Реввоенсовет, и просвещение, и царь, и Бог в одном лице. Без антимоний запросто пущу в расход! — Чекист взмахнул рукой, точно рубил шашкой полчища врагов, и Плевицкая уже не сомневалась, что имеет дело с фанатиком, надо быть предельно осторожной, играть роль слабой кокетливой женщины, которая увидела в Шульге не чекиста, а просто мужчину.

— Угостите папироской.

Просьба Шульгу ошеломила, он, как загипнотизированный, полез в карман за портсигаром.

— Слышал, что смолить табак певцам вредно.

— Грозили расстрелом, а опасаетесь за мой голос, — удивилась Плевицкая.

Чтобы немного обрести спокойствие, Надежда, как делают заправские курильщики, дунула в мундштук папиросы, примяла его гармошкой, но не закурила.

— Если интересует богатство, должна разочаровать. От былых сбережений в банках, драгоценностей остался один пшик. Банки сгорели, а с ними мои счета, украшения пришлось продать почти даром, дабы не протянуть от голода ноги, последнее, что удалось сберечь на черный день, забрали во время обыска, так сказать, реквизировали. Имела некую недвижимость в виде недостроенной дачи в родной деревне, но односельчане разобрали постройку на дрова, унесли все что могли, оставшееся сожгли.

— Плюю с высокой колокольни на ваше и прочее богатство! Тут у меня, — Шульга хлопнул ладонью по стенке сейфа, — хватит купить с потрохами всю матушку-Одессу с папой-Ростовом! Слышали наш лозунг: «Кто был ничем, тот станет всем»? Это про таких, как я.

«Чего он добивается? Белогвардейкой не считает, буржуйкой тоже, мои кольца, броши не интересуют — богат, как миллионщик. Может быть, интересую как женщина? — подумала Надежда. — Если стану несговорчивой, буду блюсти честь, не вырвусь отсюда с Юрием…»

Некоторое время сидела не шелохнувшись, крепко сжав пальцы в кулачки, уронив на колени папиросу, затем удивительно спокойно сказала:

— Благодарю, что силой не домогаетесь моего к вам расположения, не насильничаете, ждете, чтобы уступила добровольно. Ставлю одно условие: до полуночи я и муж должны получить свободу. — Встала, смахнула с подола табачные крошки. — Прикажите устроить ванну, в крайнем случае душ.

5

Оказавшись за стенами тюрьмы, Надежда и Юрий бросились к своей бригаде, которая без солистки и администратора была в панике. В тот же день покатили в Киев, но произошла смена власти — город взяли белые, артисты застряли в Феодосии — там также со дня на день ожидали прихода петлюровцев.

«Какие еще ждут неприятности? — думала Плевицкая, провожая Юрия на рынок.

Напасти не замедлили грянуть: муж пропал — точно сгинул. Администратора искали целые сутки все актеры, Феодосию обошли, кажется, вдоль и поперек.

— Уехать не мог — дорога перекрыта бандами, не могли и убить, иначе бы нашли труп, — успокаивали Надежду, не пугали, что Юрий мог предаться любовным утехам, забыть обо всем на свете, в том числе о жене.

Надежда продолжила поиски. Зашла в милицию, обошла больницы и, когда собралась попасть к начальнику укрепрайона, потеряла сознание…

Очнулась в лазарете. От охвативших тело жара и слабости не могла пошевелиться. Во рту было сухо, в ушах стоял гул, перешедший в звон, к горлу подступала тошнота.

— Где Юра? — еле слышно произнесла Надежда, но имя мужа ничего не сказало врачам и сиделке. Впрочем, если бы и получила отчет, не услышала его, так как снова впала в забытье. Сознание вернулось спустя сутки. Певица обвела ничего не понимающим взглядом палату. Доктор перехватил взгляд, объяснил, что красные отступили, в Феодосию вошла армия барона Врангеля.