Дочь ведьмы - Пола Брекстон Страница 8

1

Год выдался урожайным. Дожди в начале лета сменились сухим теплом под плодоносным солнцем, и последний покос верхнего луга был лучшим из всех, что видела Бесс. Девушка закатала рукава, темные прядки волос, выбившиеся из-под чепца, свернулись в выемке ее хрупкой шеи, когда она наклонилась. Бурые юбки Бесс мели скошенную траву, подхватывая выпавшие стебельки, пока она собирала охапки сена. Впереди отец девушки, Джон, быстрыми, отточенными движениями взмахивал вилами, глубоко вонзая их в сено, прежде чем бросить его в стог, судя по виду – без всякого усилия. На вершине стога стоял Томас, в свои шестнадцать бывший на год старше Бесс и на голову ее выше, он ловко укладывал сено, придавая ему форму, которая позволит выдержать погоду и устоять в осенние ветра. Томас был одной масти с сестрой и такой же угловатый, этим они удались в мать, Энн, как и серьезностью, которую Томас носил, словно плащ, окутывавший плечи; но практичная манера общаться с миром и сдержанность во всем достались ему от отца.

Бесс остановилась, размяла поясницу, распрямилась, чтобы потянуться и расправить усталые мышцы. Ей нравилось на покосе: радовало сознание того, что завершился еще один цикл сева и роста, что собран добрый урожай, что животные обеспечены кормом, а значит, в грядущие зимние месяцы будет еда и у семьи. Но радость, однако, не мешала ее телу жаловаться на тяжелую работу. Жара утомляла. На мокрой от пота коже запеклась пыль, она горела из-за тысяч семян. В носу и глотке у Бесс неприятно пересохло. Она прикрыла глаза рукой, сощурившись на изгородь с подветренной стороны. Там показались две фигуры. Одна – высокая и тонкая, как сама Бесс, двигалась решительно и сдержанно; другая, – темная, шустрая, сгусток энергии, – прыгала по земле, словно та была слишком горяча для ее маленьких ножек. Бесс улыбнулась. Улыбку эту могла вызвать только ее сестра. Малышка была для семьи источником постоянной радости. Отчасти это объяснялось ее счастливым нравом, тем, какая она была хорошенькая, милым смехом, перед которым никто не мог устоять. Но дело было еще и в тяжелых годах, предшествовавших ее появлению на свет. Бесс и Томас родились быстро, без труда, но их младшим братьям и сестрам не так повезло. У Энн было два выкидыша, а двое младенцев, переживших роды, угасли у нее на руках. Еще одного, румяного мальчика, Бесс помнила: он прожил до двух лет, а потом умер от кори. К тому времени, как появилась Маргарет, семья ожесточилась, готовая к новым потерям и горю, но вскоре стало ясно, что эта малышка ухватится за жизнь обеими руками и проживет в полную силу каждый день, сколько бы их ни было впереди.

– Пришли, – сказала Бесс мужчинам.

Те побросали вилы, не дожидаясь приглашения, поскольку после утренних трудов были более чем готовы поесть.

Маргарет взвизгнула и, подбежав к сестре, бросилась в ее объятия. Бесс подхватила ребенка и кружила, пока обе они не рухнули, потеряв равновесие и хихикая, на усыпанную сеном землю.

– Бесс!

Мамин голос, она делает вид, что сердится.

– Осторожнее.

– Да уж. Хорошо.

Отец отряхнул рубашку огрубевшими руками.

– Кобыла есть не станет, если весь вкус из еды выжать.

Его попытка рассердиться оказалась еще менее успешной.

Вся семья дружно отправилась к ближайшему дубу и устроилась в его приветливой тени. Энн поставила корзину на землю и начала доставать еду, которую принесла труженикам.

– Мы напекли овсяного печенья, Бесс, смотри.

Маргарет сунула сестре под нос полотняный узелок и дернула за углы, чтобы показать угощение.

Бесс глубоко вдохнула, смакуя запах теплого печенья.

– Ммм! Маргарет, до чего хорошо пахнет.

– Хорошо? – рассмеялся Джон, принимая у Энн кувшин сидра. – Ты что, Бесс, не поймешь, что перед тобой лучшее овсяное печенье в Бэткоме, даже если тебя в него носом ткнуть?

Маргарет подпрыгнула от радости и неуклюже прошлась торжествующим колесом. Бесс смотрела, как пересохшую землю метут юбки и полы рубашки. Печенье на вкус напоминало нынешний день – с его солнечным светом, изобилием и любящими руками. Бесс хотелось, чтобы на дворе всегда стояло это время года, ленивая макушка лета, с ярким солнцем, долгими ясными днями, привольем тепла и обильной еды.

– Почему нельзя, чтобы всегда было лето? – спросила она, ни к кому не обращаясь.

– Глупости, – ответил Томас с полным ртом сыра. – Если бы всегда было лето, не было бы дождей, не было бы времени сеять, пахать, земля бы не отдыхала, не набирала соков. Фермеры бы с толку сбились.

– Ох, Томас, – Бесс легла на спину, закинув руки за голову, закрыла глаза и стала смотреть, как танцует солнечный свет на веках, – обязательно всегда быть таким рассудительным?

– Объевшись рассудительности, еще никто не умирал, – заметил Томас.

Бесс рассмеялась.

– Но и не жил по-настоящему, если ничего больше не ел.

– По-моему, ты хочешь всю жизнь провести ребенком, – сказал Томас, скорее в качестве наблюдения, чем в осуждение.

Бесс открыла глаза и посмотрела на Маргарет, плясавшую на стерне.

– Это же лето нашей жизни. С чего бы мне хотеть из него уйти? Такая свобода. Вся жизнь – возможность. А потом мы вырастаем, и выясняется, что выбора-то и нет. За нас все решено. Кем нам быть. Где селиться. Как жить.

Энн покачала головой.

– Люди по большей части были бы благодарны за дом, место и положение. За уверенность в том, кто они.

– Но не наша Бесс.

Джон помедлил, не спеша отпил сидра и продолжил:

– Наша сестра скорее полетит по воле ветра. – Он засмеялся. – Приключения за холмами или за океаном, но не в Бэткоме. Разве не так, Бесс?

– А что плохого в том, чтобы хотеть заняться чем-то другим? – Глаза девушки загорелись при мысли об этом. – Что-то изменить?

– Осторожнее, Бесс, – произнесла мать. – Такие разговоры могут счесть тщеславием. Скажут, что не по-божески это: хотеть чего-то, кроме того, что Он для тебя избрал.

Бесс вздохнула; ей хотелось, чтобы мама хоть раз позволила ей поделиться своей мечтой, не растоптав ее по суровой земле действительности.