Стражи утраченной магии - Трейси Хикмэн Страница 70

Камень Владычества, который ничего не подозревавший Башэ нес в магическом заплечном мешке, вместе с пеквеем двигался на север. А вместе с Джессаном туда же двигался кровавый нож.

Печальная весть и знак любви, которые Башэ должен был передать неведомой госпоже Дамре, ничуть не мешали ему наслаждаться путешествием. Каждый новый день приносил новые впечатления, новые картины и звуки. И каждый день Башэ не забывал поблагодарить богов. Вечером, перед отходом ко сну, он добавлял к молитвам, которые шептала Бабушка, свои собственные и потом засыпал под звон и стук камней ее юбки.

Джессан тоже наслаждался путешествием, но не столь беззаботно, как его друг. Юноша не забывал о лежащей на нем ответственности за двоих пеквеев, за успешное завершение пути и благополучное вручение кольца. На нем же лежали и все дорожные заботы. Джессан выбирал направление, решал, какое расстояние покрыть за день и когда устроить привал. Он же выбирал место для ночлега.

Поначалу он хотел было установить ночное дежурство. В лесу хватало хищных зверей, а иногда попадались и хищные люди. И те и другие охотились за путниками, беспечно странствовавшими по глухим местам. Башэ предложил ему каждую ночь несколько раз сменять друг друга, чтобы они оба смогли выспаться.

В первую же ночь Башэ был преисполнен решимости бодрствовать, не смыкая глаз, однако ночь для пеквеев — время посещения мира снов. Проснувшийся Джессан обнаружил, что друг его лежит, свернувшись калачиком, и храпит, точь-в-точь как зверек со смешным названием соня. Поскольку Джессан был не в состоянии после бессонной ночи управляться с лодкой и следить за рекой, он с большой неохотой отказался от дежурств, добавив, что это может стоить жизни всем троим.

— Послушай, Джессан! — воскликнула Бабушка. — Какая польза в этих дежурствах? Темнота слепит глаза смертных, и они почти ничего не видят. Зато уши смертных слышат малейший шорох и способны много чего услышать. К тому же посох, — она указала на свою палку, усеянную агатовыми глазами, — не чует вокруг нас никакого зла. А посоху ты можешь верить.

Джессан почтительно промолчал, однако слова Бабушки его не убедили.

— Есть еще один способ, — добавила Бабушка, догадавшись о его мыслях. — Если ты будешь спокойно спать, а не тревожить меня своим рысканьем вокруг, уверяю тебя, нам никто не помешает.

Вечером, поужинав рыбой, путешественники разложили все три подстилки рядом. Бабушка настаивала, чтобы в незнакомых местах все они спали рядом друг с другом. Джессан увидел, как Бабушка обходит место их ночлега по кругу, бормоча что-то под нос. Она нагибалась и через равные промежутки раскладывала на земле бирюзу.

— Двадцать семь камней, — сообщила она, завершив ритуал. — Никакому злу не проникнуть сквозь этот защитный круг.

Помня дядины наставления, касавшиеся уважительного отношения к Бабушке, Джессан каждый вечер послушно прикусывал язык и молча наблюдал за ее ритуалом. Спалось ему под защитой двадцати семи камней вполне спокойно. Однако, как всякий тревинисский воин, Джессан спал вполуха и вполглаза.

То ли Бабушкины камни и молитвы действительно помогали, а может, помогала предусмотрительность Джессана, но все недели их плавания вниз по Большой Голубой реке прошли исключительно спокойно.

Хотя Большая Голубая река и носила такое название, на самом деле она была довольно узкой. Течение ее было быстрым, а кое-где встречались опасные стремнины. Всякий раз, завидев место, где вода бурлила, пузырилась и вскипала белой пеной, путешественники причаливали к берегу и тащили лодку посуху, пока не минуют опасный участок. Тревинисы делали свои лодки легкими, и два человека без труда могли нести ее на себе. Разумеется, если оба они были тревинисами. Но когда вторым оказывался коротышка-пеквей, а лодку иногда приходилось нести несколько миль, дело существенно осложнялось.

Когда им пришлось преодолевать первую стремнину, Джессан взялся за нос лодки, Башэ — за корму. У пеквея не хватило сил поднять лодку над головой, и ему пришлось опустить ее на свою изогнутую спину. Пройдя не более пяти шагов, Башэ рухнул под тяжестью лодки.

— С такой скоростью, — сказал Джессан, вытаскивая друга, — мы попадем к эльфам, когда я уже настолько состарюсь, что буду спотыкаться о собственную бороду. Что ж нам теперь делать?

В ответ Бабушка начала петь.

Она пела о легких, как пух, семенах чертополоха и сушеницы, плывущих по ветру; о тончайшей паутине, невесомых птичьих перьях и шелухе кукурузных початков. Скрюченная рука Бабушки водила по гладко оструганному дереву, которым была обшита лодка. Неожиданно лодка сделалась настолько легкой, что Башэ в одиночку сумел взвалить ее себе на плечи и побежал вперед. После этого стремнины уже не доставляли хлопот. Каждый раз, когда требовалось причалить к берегу, Бабушка принималась петь, после чего Джессан и Башэ играючи несли лодку.

Везде, где встречались стремнины, по берегу тянулись обходные тропы, протоптанные не одним поколением тревинисов, плававших по Большой Голубой реке. Шагая по ним, Джессан часто вспоминал, как он поначалу рассердился, узнав о решении Бабушки отправиться вместе с ними. Он тогда боялся, что из-за нее им придется тащиться еле-еле. Жизнь преподала ему ценный урок. Теперь Джессан относился к Бабушке с неизменным почтением и даже помогал ей по утрам собирать двадцать семь камней бирюзы. Бабушка заметила происшедшую в нем перемену, но она была достаточно мудра, чтобы не подавать виду, и улыбалась только тогда, когда Джессан стоял к ней спиной.

По берегам Большой Голубой реки рос густой лес. Ветви деревьев нависали над водой, отчего на ее солнечном зеркале появлялись темные пятна. У самой воды росли плакучие ивы. Башэ чувствовал, как их тонкие листья касались его лица, когда лодка проплывала под ивовыми зарослями. Благодаря быстрому течению и Бабушкиной помощи первая часть пути прошла на удивление легко.

Когда Большая Голубая река вынесет их в Редешское море, плыть им станет труднее. Там уже не будет попутного течения, подгоняющего лодку. Вопреки собственному желанию Джессан объявил, что им нельзя попусту тратить время и заходить в Вильда Харн — город, который тревинисы считали своим.

Возможно, при других обстоятельствах Башэ и попытался бы отговорить друга от такого решения, но ему самому не терпелось поскорее увидеть Редешское море. Бывавшие там рассказывали об огромном водном пространстве, что тянулось до самого горизонта. Джессан предполагал, что они почти уже добрались до моря (которое на самом деле было вовсе не морем, а большим озером), но подтвердить свои предположения не мог. По расчетам Рейвена, их плавание по Большой Голубой реке должно было продлиться двадцать дней. Начинавшийся день как раз был двадцатым по счету.

— Дядя мне говорил так: прежде, чем добраться до Редешского моря, мы пройдем под двумя громадными скалами, что стоят по обоим берегам Большой Голубой реки. Их называют Влюбленными, — сказал Джессан, когда утром двадцатого дня путешественники садились в лодку.

Джессан всегда сидел на корме, неутомимо орудуя веслом и помогая лодке двигаться вперед. Бабушка устраивалась посередине. Она почти не разговаривала с Башэ и Джессаном, зато часто что-то бормотала или напевала себе под нос. Иногда она подымала посох с агатовыми глазами и вращала им в разные стороны, словно давая возможность каждому глазу насладиться окружающим пейзажем. Потом она с довольным видом укладывала посох на дно лодки. Башэ сидел на носу. Если течение становилось слишком уж сильным, он своим веслом помогал Джессану удерживать лодку. Но чаще он брал веревку с крючком, насаживал комочек хлебного мякиша и забрасывал в воду. Вскоре на крючке уже билась серебристая форель, которую Башэ, завернув в листья, жарил потом на горячих камнях.