Любовь и хоббиты - Иван Иванов Страница 7

Я хотел поддержать разговор и вежливо перевел взгляд на ближайший валун. Ётунштрудель зыркнул на камень и рассердился: экземпляр попался до безобразия огромный.

– Ты не понял! – затопал ножками бородач и провалился в сугроб по самое пузо. – Пра, пра, пра, понимаешь? Бабка!

Какой неуравновешенный гном! Я и не знал, куда лучше смотреть; сосредоточился на кончике собственного носа.

– Как поживает… э-э-э… бабуля? – вежливо поинтересовался я, помогая внуку ётуна выбраться из снега. – У старушек в этом возрасте сильно мерзнут ноги.

– А ну тебя, – психанул тот и отвернулся, не поблагодарив за помощь; добавил полушепотом: – Хоббит!

Признаюсь, мало кто на моей памяти произносил это слово с бо`льшим презрением. Я почти обиделся, но передумал. Ётунштрудель так забавно раздувал поросшие черными волосами щеки… Вы бы видели! Грубый, невоспитанный, но смешной. Простил недомерка. Можно было для профилактики потаскать за бороду, но, говорят, скандинавские черные альвы ленятся чистить и пропалывать покрывающие их заросли. Есть ли тогда смысл руки марать? Блохи, вши, остатки еды, осколки костей, гвозди и прочий инструмент… Потряси цверга – рано или поздно из него посыплются самые разные вещи, а если, не дай Радагаст, что-нибудь выползет? Здоровье дороже.

– А я – Боббер, – с достоинством представился я и взял пленного викинга за свободный кожаный башмак. – Ладно, будем тогда считать, что познакомились… Давай помогу, куда его тащить? Надеюсь, и ты мне чем-нибудь поможешь?

– Нам туда, – сдержав слова благодарности, ответил бородач и пошел показывать дорогу, предоставив мне викинга целиком.

Во дают, скандинавы! А отказаться ради приличия? А спросить, какая мне собственно нужна помощь? Ни гигиены, ни вежливости.

– Силенок хватит? – спросили меня через пару минут и, не дожидаясь ответа, потопали дальше. Клубок шерсти с ногами! Все ему до фонаря: кто я, откуда, зачем. Ну и народ… В следующий раз надо брать дубину и активно пользоваться ей для «создания крепких дружественных связей», как выражается шеф на официальных выступлениях. Дикое место, дикий народ, что с них взять?

Самое время заняться аутотренингом по-урмански:

…Я спокоен, как Синелицый… Мои мышцы – выключенные андроиды… Мне легко и приятно, я чувствую себя теплой кастрюлей борща… Я – мягкая сметана… Я – диван… Я – закладка в Хрониках Нарнии… Мой лоб прохладен, в голове плещется компот из сухофруктов… Я украл все, что можно и перевыкрал все, что украли другие хоббиты… Мое сердце успокаивается… Я совершенно спокоен, братцы… До поры до времени.

Ручищи пленника ползли по снегу безвольными водорослями, иногда дядька мычал и говорил «А!».

– Зачем он тебе? – спросил я у Ётунштруделя на первом привале. – Богатый конунг?

Цверг вынул из-под бородищи измусоленную тряпку и в ответ соизволил густо высморкаться (где-то в глубокой берлоге откликнулся спящий медведь). Я стерпел и уточнил:

– Надеешься на выкуп?

Штрудель навел порядок в носу и упихал тряпку куда-то в область бедра. В ответ ни слова. И тогда я понял, что цверги – худшие представители рода гномо-сапиенс – грубые, скрытные, равнодушные. Конечно, и хоббиты не подарок, но элементарная вежливость должна быть? Я что – пустое место?

Поговорите со мной!

Сделайте вид, что я есть.

Я – не пустое место!

Черный продолжал бессовестно молчать. Я забыл про холод, я забыл про легенду, которой следовало строго соответствовать, я даже забыл про миссию. Я кипел, и от меня отделялся пар; вопреки инструкциям, вместо умственно отсталого полуживотного, я превратился в мастера мозгового штурма.

– Может, он пьяным валялся, а ты его милосердно подобрал? – я нарочно поглядел по сторонам и сделал вид, что прислушиваюсь, не доносятся ли из-за сосен звуки хмельного пира. Цверг сверкнул глазом и напрягся: он как зверь почувствовал опасность. Неплохо, неплохо, совсем другое дело – разговаривать, когда тебя слушают. Я возликовал, и вопросы полетели в него пулями.

– Одолел в честной битве один на один? Спорим на бублик, что вы играли в гляделки? – мне было все равно…

– Он в коме, а ты его выгуливаешь по просьбе родственников? – …плевать, что цверг подумает…

– Собираешься перекусить? Любишь норвежское холодное? – …ответит или бросится в драку. Или плюнет и уйдет.

– ДА, ЦВЕРГ ПОБЕРИ! – рявкнул черный альв и плюхнулся на пень; ответ озадачивал. К чему бы относилось его внезапное «да»?

Вдруг из-под черной бороды показалась колбаса. Сырокопченая. Чего-чего, а колбасу я в любых условиях унюхаю. Не надо этикеток, упаковок и уличных указателей, важен запах. Запах был, и он был прекрасен, но, увы, с каждой секундой запаха становилось меньше и меньше. Господин «волосатый бука», чтоб ему подавиться, поступил как истинный цверг. Сел ко мне спиной, покусал, пожевал и вернулся в исходное положение. Без колбасы, гад.

«Сначала шеф, теперь он… Как же все обожают истреблять вкусняшки в моем присутствии! А делиться?» – я страдал так, как может страдать хоббит и никто другой. Вы можете увести у хоббита невесту, научить курить его любимую собаку, вывалить ему на двор мусор из мусоровоза, но вы не смеете лопать в его присутствии и не делиться.

– А тут, оказывается, всем вообще поровну, что делает в лесу голодный, одинокий чужестранец… – выдавил я и понял, что от точки кипения быстро падаю к точке замерзания.

– Викинги кончились, – прошипел Ётунштрудель и схватился за пленника, как за сундук с кольцами.

– Что значит «кончились»? – поворот беседы меня смутил.

– Это МОЙ викинг! – заорал Штрудель и зарычал; в пасти сверкнули два острых клыка.