Самый длинный век - Сергей Калашников Страница 7

Но и на солнцепёке париться в шкурах лишний час никто не хочет. Лето нынче знойное.

Так что переоделись мы и пошли к жилью. Ну а тут в самом разгаре примерка. Это из наших свёртков мужчины и женщины добывают как раз такие же одёжки, что и на нас, да прикидывают, кому что подходит. Впрочем, местное руководство этот процесс контролирует.

– Здравствуй, Фет! – первым приветствовал старейшину Тын. Он у нас считается главным.

Здравствуйте, гости. Не было ли несчастий на вашем пути?

Ага. Кажется это стандартная формулировка. Я сразу насторожил уши. Ну, понимаете, традиции, там, обычаи… они ведь многое подразумевают. А мне тут жить. Поэтому стоит быть внимательным.

– Вода была гладкой, ветер – тихим, а небо – ясным, – да уж, ответ тоже, видимо, ритуальный.

Собственно, формальности на этом закончились, и нас позвали к столу. То есть, к горшку. Тут как раз сняли с огня некое подобие супа – в нём плавало много разного растительного. Листики, корешки, немного рыбы. Понятное дело, с дороги мы это умяли в два счёта, но, признаюсь, особенной сытости не наели, да и вкус оказался так себе.

Остальные же обитатели селения, как было заявлено, уже поужинали. Хм! Раненько, однако, тут трапезничают. Потом мы с Китом попытались поговорить со здешними мальчишками, но те, что постарше, задрали носы, а младшие… да не видно их нынче. Вечер уже, сидят, небось, при матерях, разошедшихся по землянкам. В общем, я тихонько смотрел, как парнишка лет десяти остругивает палку, осторожно снимая тончайшую стружку острой кромкой аккуратно обколотого кремня. Товарищ мой выпендривался перед девчонкой лет восьми. Рассказывал, как мы с ним отважно сторожили сон своих спутников во тьме ночного леса, но всхлипов восторга не дождался. Девчонка щеголяла в тканом наряде из привезённого нами груза и, мне показалось, ждала не хвастовства маленького мальчишки, а высокой оценки своего внешнего вида со стороны мастера, занятого работой по дереву.

Понимаете, этих сопливых столько через мои руки прошло, что я их насквозь вижу вместе со всеми их сокровенными желаниями и тайными намерениями. Так что пожалел я голенастую:

– А тебе это платье очень идёт! – произнёс я, подойдя поближе к девчонке. Та посмотрела на меня, как на говорящий пенёк.

Зря я это сказал.

* * *

В землянке, где мы спали, было душно, дурно пахло и противно чадил костёр, в который за каким-то бесом постоянно подкидывали дров. Вопрос о том, почему дома всё иначе, меня заинтересовал не на шутку, но ответа на него я не нашел. Ну не приметил никаких принципиальных конструктивных отличий от нашего жилища, хоть тресните меня. А ещё один костёр горел на площадке, куда выходили двери жилищ. И даже через опущенный кожаный полог до моих ушей доносились шаги караульных и их голоса.

Возникло впечатление, что я снова стал тем самым стариком из своего прошлого, из двадцать первого века, которому (старику, не веку) мешает топот детских ножек из квартиры наверху. Так и не заметил, когда уснул.

Считается, что следующий день мы гостили у соседей и отдыхали. Мой папа и его старший брат разговаривали длинные разговоры со взрослыми. Мне показалось, что на самом деле идёт торг, потому что Тын постоянно объяснял, для чего нам нужен тот или иной горшок. Или, почему этих самых горшков нужно больше одного. В ответ мужчины принимающей стороны рассказывали разные случаи, произошедшие с ними на охоте, повествовали о своей ловкости, силе и отваге.

Явно что-то шло не по плану. Пользуясь тем, что на меня вообще не обращали внимания, я довольно долго слушал эти беседы, но в существо проблемы так и не "въехал". Видимо, пропустил начало, а потом "не догнал". Тем более, что завтрак моих ожиданий не оправдал. Если вечером нам подали хоть и жидкий, но супчик, то утреннее варево более всего напоминало откровенную баланду – в воде, как мне показалось, ничего, кроме крапивных листьев, не было.

В общем, бесконечно слушать пустой трёп на голодный желудок я не смог, и отправился на людей посмотреть.

Женщины лепили горшок из глиняных полосок, укладывая их по спирали и примазывая верхние к нижним. Читал я о такой технологии у наших предков. Это явное указание на то, что гончарный круг пока не изобретён. Ну, Вы понимаете, что мне ужасно хотелось ввести в обиход древних людей какие-нибудь зпмечательные и полезные новшества, да вот беда – ничего разумного сообразить не получалось. Я ведь мог рассчитывать только на местные материалы и инструменты, а с их применением не придумывалось ничего, сверх того, что уже было. Более того, даже то, что видел, вызывало изумление типа: "А как они это сделали?"

Скажем, деревянные каркасы землянок – вот не должны они были выдерживать веса наваленного на них грунта, потому что не только металлических скрепов не имели – даже нормальной связи в шип нигде не наблюдалось. И это при том, что при расчленении брёвен часто применялся огонь. Видно было, что то тут, то там не перерублено, а пережжено.

В общем, посмотрел я на гончарню привередливым глазом технолога. Особенно внимательно косился туда, где готовили глину, подсыпая в неё песок и чавкая босыми ногами по осклизлой мокрой поверхности. Понимаете, формовка изделия, конечно, наиболее зрелищная картинка – всё-таки появление из бесформенного куска явного образа предмета утвари – всегда впечатляет. Но старый зануда, вроде меня, понимает, что главные секреты сокрыты (хе-хе, во, сказанул!) в изменении качества материала, в его осознанном преобразовании.

Ведь не зря эту массу столь исступлённо молотят пятками! Чего бы, казалось, проще, измельчить сухой материал камнями, всухую смешать с песком, что очень легко. А потом залить водой и подождать, пока пропитается. Значит, есть тут что-то важное, спрятанное от неискушённого взгляда.

Или это сродни религиозному ритуалу? Примитивное повторение действий, которые когда-то привели к нужному результату? Не знаю, не дохтур. Но надо бы взглянуть и на другие стадии производства.

Сушат будущие горшки прямо там, где слепили. Наверное, это плата за неудачный опыт их переноски до того, как они окрепнут. Своего рода компромисс между стремлением сделать стенки, по возможности, тоньше, а сами предметы – как можно крупнее. Ну, а что насчёт обжига? Слыхивал я, что и здесь не всё просто.

Печью оказалась короткая канава, прорытая в откосе подмытого водой берега. То есть горизонтальный вход в стеснённое стенами пространство. Вот тут горшки и составляли один на другой в линию, по обе стороны от которой оставалось пространство для дров. Длинные хворостины – толстые жерди или тонкие брёвна – ждали своего часа. Мужчины работали над ними, отсекая сучья. Понятно. Это делается для того, чтобы подавать топливо по мере его израсходования, подталкивая в пламя за длинный конец.

В первом приближении понятно. Ничего сверхъестественного. Осталось только выяснить, откуда и как берут глину. Нет, я не геолог, но читал, что от её качества многое зависит.

* * *

Что-б меня лопнуло, если я способен понять, чем эта глина отличается от любой другой! Копают её из ямы, над которой натянуты пованивающие шкуры. Собственно, подобные "шахты" с навесами имеются в этом месте в значительном количестве, но часть их уже заброшена и заметно оплыла. Да и навесы на многих начали заваливаться. С иных уже и покрытие сорвано, и каркас частично демонтирован. Одним словом, копают здесь давно. И под ноги надо внимательно поглядывать, потому что рухнуть в заброшенный раскоп – плёвое дело. Высокая трава так их маскирует, что лучше сначала палкой потыкать, а уж потом ногой вставать.