Самый длинный век - Сергей Калашников

Открываю глаза, а прямо перед носом титька. Не большая, не маленькая, а то, что называется, в самый раз. И сосок торчит задорно, точнёхонько прицеливаясь мне в рот. Представьте себе моё изумление – я ведь не просто не молод, а даже правнуков на руках успел подержать. И в том, что касается плотских утех, давненько ни капельки не озабочен этой весьма трудозатратной гранью бытия. Более того, засыпая, уже не строю планов на то, что стану делать после пробуждения. Возраст у меня весьма преклонный, а самочувствие далеко не безупречно.

А тут такое! Более же всего поразила меня моя собственная реакция на сей в высшей степени достойный всяческого уважения объект.

– Еда! – и я присосался, привычно оберегая столь нежный орган от собственных зубов. То есть, касания, конечно, случались, но без нажима. Нажимал я руками с боков, делая массирующие движения и слушая, как тёплая вкуснятина наполняет рот и по пищеводу поступает в желудок. Внимание моё, прежде всего, привлекли собственные руки. Младенческие. Это что же за чудеса? Переселение душ, что ли? Получается, что в прошлой жизни я помер, а в этой – вселился в новорожденного?

Хотя, стоп! Не должно тогда у меня быть зубов. Да и пальчики не такие уж крошечные, и не только хватать могут, но и ласково поглаживать. Сколько же мне месяцев?

Вопросы, вопросы, вопросы.

Поднимаю глаза и вижу ласковый взгляд. Мама. Но как же она молода! Младшая из моих внучек где-то в тех же летах, а ведь она еще школьница. Внучка из прошлой жизни, а не мама из этой. И, кстати, если я способен концентрировать взгляд, да ещё и переводить его с объекта на объект, получается, не такой уж я и кроха – уж что-что, а младенцев я видел достаточно, чтобы научиться более-менее разбираться, что в каком возрасте они могут, а что – нет.

Итак, душа моя вселилась в другого человека. Это утверждение бесспорно. А вот в отношении того, чей он сын (не могу представить себя особью женского пола) и в каких местах проживает, это крайне любопытно, и я начинаю глазеть по сторонам. Неважный обзор, однако. Сверху, над маминым плечом виднеется голубое небо с редкими кучевыми облаками. Слева – земля, покрытая низкой, заметно вытоптанной травой. Ещё мамина одежда из ткани, напоминающей парусину.

Напоминающей на ощупь, потому что грубоватая. Хотя в последнее время мода выкидывает неожиданные коленца, поэтому, может случиться, что в этом сезоне давненько вышедшая из употребления в одежде ткань снова популярна для летних туалетов. Хотя, надо признать, грубоватость, скорее, кажущаяся – материя рыхлая и не шершавит. Нити сплетены не слишком плотно, что для лета очень даже хорошо.

Так, молоко явно заканчивается и, как я ни стараюсь, ничего больше высосать не удаётся. Ну, или выдавить, потому что я ведь и руками помогаю энергично. Ага! Меня переориентируют на вторую титьку. Отлично! Приступим. Однако, в те мгновения, пока я не был притиснут, успел приметить, что неподалеку виднеется лес, да ещё запах костра угадывается. Кажется, предки мои выбрались на пикничок. Это хорошо, что они у меня не домоседы. Ну да ладно, успею ещё всё разглядеть, если не спеленают и не уложат в какую-нибудь коляску.

Ну вот, дело сделано – ни капли не осталось. И меня ставят на ноги. Хм. Это, выходит, я уже и ходить могу. Тогда, мне больше года. Делаю шаг, другой. Неплохо. Наверное, года полтора – вполне уверенно хожу. И могу, наконец, осмотреться как следует.

Площадка на пологом склоне. Если глядеть вниз, то там уклон быстро становится более заметным, крутым. Он покрыт травой, зато у подножия – густые заросли. Деревья и кусты. Отсюда, сверху, видно, что вслед за широкой полосой леса находится просторная ровная луговина, за которой, почти у горизонта, опять лес и плохо различимые с такого расстояния возвышенности. На обширном пространстве угадываются несколько стад, пасущихся вольно – ни пастухов, ни изгородей приметить не удаётся.

Вверх по склону холма тоже растёт лес. Смешанный. Светлый и молодой в направлениях хоть вправо, хоть влево. Вблизи же, если смотреть перпендикулярно его кромке, он выглядит заметно более густым. Пара поваленных непогодой стволов различаются мгновенно при взгляде сквозь опушку. Понятно, это, чтобы дрова для шашлычка находились поблизости.

Площадка, на краю которой я стою, горизонтальна. В её центре – окруженный лиственными деревьями холмик с пологой вершиной и крутыми склонами. Настолько крутыми, что нет никаких сомнений – передо мной рукотворное сооружение. Наверное – землянка. А вот это уже странно. Для постройки, возведённой пацанами, она чересчур велика. Да и мальчишки обычно свои схроны устраивают в местах потаённых, а тут – всё на виду. Да еще приличное пространство, обнесенное плетнём, намекает на присутствие изрядного огорода. Оно от меня справа, и длина стен, которые я вижу, десятки метров.

Между холмом землянки и плетнём горит костёр, рядом с которым я вижу трёх молодых женщин, одетых в парусиновые платья. Собственно, это, скорее, фартуки – полоса материи, закрывающая тело спереди и сзади, а голова просунута в продольный разрез посерёдке. Это немудрёное сооружение стянуто верёвочным пояском, отчего боковые поверхности ног и туловища частенько выставляются наружу. На молодых стройных красотках такой элемент стриптиза смотрится просто очаровательно.

Подобным образом наряжены и четверо детишек, крутящихся рядом. Старшему – лет семь, младший – только что пошел. Это видно по походке. Кстати, к этой четвёрке я причислил и себя, потому что нахожусь в этой же группе. Кто из нас мальчики, а кто девочки, непонятно. По крайней мере, причёски у всех одинаковые – две коротких косы, закрывающих уши. Впрочем, у нас с крохой на косы волос ещё не наросло, поэтому и причёски мы носим проще – два собранных по бокам головы пучка.

Естественно, важнейший вопрос, взволновавший Вашего покорного слугу – кто я? В смысле: мальчик или девочка?

Отвернулся, отошел за землянку и, приподняв переднюю часть одеяния, с облегчением понял – мальчик. А то, знаете, менять пол при том, что весь жизненный опыт связан с пребыванием в мужской ипостаси… как-то не хотелось бы. Для новизны ощущений с избытком достаточно и того, что никаких автомобилей, привёзших нашу компанию сюда, нигде не наблюдается. Утварь – стоящий на огне горшок – на редкость примитивна. Вообще никаких признаков металлических предметов не наблюдается. Одна из женщин помешивала варево обычной палкой. Кроме того, все – исключительно босые. К тому же, я совершенно не понял их речи и даже примерно не смог сообразить, в каком районе мира оказался – то есть ни одного знакомого слова, ни одной знакомой интонации не прозвучало. Хотя легко сообразил, что маму мою зовут Ыра". Или "Ырра" – уж очень раскатисто произносилось это короткое имя.

Народ явно тусовался при кухне, поджидая готовности завтрака, а я продолжил свои изыскания, проникнув в землянку через вход в склоне холма. Не вполне обычный треугольный проём, рядом с которым на откосе лежит крупная шкура, видимо, занавешивавшая его ночью. Толща стены укреплена ошкуренными древесными стволами. Нижние концы уходят в землю, а верхние обожжены и стянуты верёвками. Дальше – темнота, но не кромешная – впереди виден свет, падающий через отверстие в потолке на холодное кострище, обложенное камнями.