Музыка джунглей - Павел Марушкин Страница 6

Он снова оказался в затопленном городе, где всё было похоже на декорации к какому-то странному невесёлому спектаклю. В неподвижных тёмных водах отражались кирпичные остовы домов. Высоко в сером небе пролетела одинокая ворона. Иннот осмотрелся. Прямо под ногами начинался деревянный мостик – две занозистые доски лежали, казалось, прямо на воде. Он осторожно ступил на них. По воде лениво поползли чёрные лаковые волны. Да, так и есть. По такому помосту, если не хочешь замочить ног, надо двигаться очень быстро. «Странный сон, – подумал каюкер. – Очень странный». Он явственно видел мельчайшие детали пейзажа: пятнышки мха и сколы на кирпичах, пожелтевший лист, плавающий в воде, – причём откуда-то взялось стойкое впечатление, что видит он это отнюдь не в первый раз. «Эти мостки, похоже, ведут куда-то. Смахивает на неназойливое приглашение…» И он решительно двинулся вперёд. Доски под ногами упруго прогнулись, уходя в воду, раздался чуть слышный всплеск. Иннот побежал. Он успел ухватиться за подоконник и через пустой оконный проём оказаться внутри дома до того, как мостки скрылись под водой. Это место было таким же, как и предыдущее: голые кирпичные стены, опавшие листья, битое стекло и мусор на полу – и полное отсутствие крыши. Дверей тоже не было. Иннот прошелся по комнатам. Звук шагов рождался и тут же умирал, не успев долететь до стен. Развалины походили на остров, со всех сторон окружённый водой, – но с другой стороны дома кто-то заботливо положил ещё несколько досок, уводящих в глубь подтопленного города. «Это становится интересным», – подумал Иннот. Двигаясь от одних развалин к другим, он некоторое время пробирался по лабиринту полузатопленных двориков. Наконец, мостки привели его к пролому в стене. Перед ним был типичный вавилонский двор-колодец: грязно-жёлтые стены в растрескавшейся облезлой краске, пятачок серого неба сверху. И тишина – полная, какая-то бумажная тишина; словно всё вокруг, и он сам тоже, нарисовано на большущем листе ватмана. Внезапно Иннот заметил неяркий огонёк. Это окно в отличие от прочих было застеклено. Одинокая доска наискось перечёркивала тёмное водяное зеркало и уходила в подъезд. Иннот легко пробежал по ней и очутился на мрачного вида лестнице. Чугунные перила давно лишились деревянных накладок, под отставшей штукатуркой стен виднелось переплетение дранки. Он поднялся на второй этаж и остановился перед высокой, выкрашенной в коричневый цвет дверью. Звонка не было: вместо него из стены торчали два скрученных проводка. «Ну что же, – вздохнул Иннот, – в конце концов, это всего лишь сон, к тому же мой собственный. Значит, я могу делать здесь всё, что захочу». Он положил руку на потемневшую латунную ручку и решительно толкнул дверь вперёд. В полутёмном коридоре витал аромат кофе. Каюкер сделал несколько шагов и остановился на пороге комнаты.

– Прошу прощения… – начал было он, но вдруг осёкся и замолчал, вытаращив глаза. Да и было от чего! В комнате с удобством расположилось десятка полтора человек – и все они были Иннотами.

Некоторое время они молча рассматривали друг друга. Потом кто-то из двойников чуть улыбнулся и приглашающе кивнул в сторону кресла. Каюкер молча сел, не зная, с чего начать.

В тишине негромко зазвучал мерный ритм. Один из Иннотов держал в руках необычный музыкальный инструмент – что-то вроде небольшого барабана, снабженного тонким грифом с натянутыми струнами. Пальцы его тихонько постукивали по перепонке. От прочих его отличали очень пёстрое пончо и причёска. Волосы музыканта были обесцвечены и заплетены в многочисленные короткие косички, на носу сидели узкие очки с розовыми стёклами. Неожиданно он усмехнулся и подмигнул каюкеру. «Па-паупи-памммм», – пропели струны.

– Ну здравствуй, Иннот, – сказал он. – Похоже, начинать снова придётся мне.

– Начинать что?

– Я бы назвал это экскурсией по тайникам собственной памяти. Ты осознаёшь, что всё происходящее тебе сейчас снится?

– Да, вполне, – с некоторой долей неуверенности ответил Иннот, украдкой стискивая рукой подлокотник кресла.

Кожаная обивка чуть слышно скрипнула.

– О, всё это, – музыкант обвёл рукой комнату, – вполне реально; в некотором смысле. Но в то же время спустя несколько часов ты как ни в чём не бывало проснёшься и пойдёшь по своим делам.

– А я запомню то, что со мной сейчас происходит? – осторожно спросил Иннот. – По-моему, этот город мне снится уже не впервые…

– Мы пытаемся пробиться к твоему сознанию уже давно, – вступил в разговор один из двойников. – Но до сих пор ты ещё не был готов к общению с нами. Ты действительно иногда оказывался здесь; но ни разу до этой минуты не проходил весь путь до конца. Поэтому воспоминания не сохранялись надолго. Но поскольку теперь ты добрался до нас, то всё будешь помнить, словно это произошло наяву.

– Итак, ты наверняка хочешь знать, кто мы и что это за место, – улыбнулся музыкант. – Но всё по порядку. Для начала скажи мне: ты никогда не задумывался над тем, откуда ты взялся? Какие твои самые первые в жизни воспоминания?

Иннот вздохнул:

– Первое моё воспоминание начинается с того, что я очутился в джунглях. На мне была потрёпанная набедренная повязка. Весь мой багаж составляли бычий пузырь с огнивом и трутом, кремневый ножик и самодельная дубинка. Я почти всё знал про Лес и кое-что – про Бэбилон, но понятия не имел, кто я и как меня зовут. – Он помолчал. – Это было лет семнадцать или восемнадцать назад. Самое интересное, что с тех пор я совсем не изменился…

– Моё имя Воблин Плиз, – сказал один из двойников, – и я всю свою жизнь путешествовал на воздушных кораблях. Немножко торговал, немножко занимался контрабандой, в общем, как теперь говорят, был профессиональным авантюристом. Накануне того дня, как ты очнулся в джунглях, я набрёл на молодой стоерос и выстрогал из него ту самую дубинку. Это заняло у меня почти полдня. Но торопиться мне было некуда… Время, старина, почему-то не имеет над нами власти. Вот мне, например, сто двадцать пять лет…

– Сколько-сколько?!

– Я воевал во Вторую Магическую, – просто сказал Воблин. – Согласно официальным данным, я числюсь среди потерь Военно-Воздушного Флота Белой Коалиции. Был тогда случай, я свалился с дирижабля, на виду у многочисленных свидетелей, между прочим. Про мою летательную перепонку я, конечно, никому не говорил… Ну ладно, это дело прошлое. Так вот, я подготовил для тебя оружие, потом поймал древесного удавчика, развёл костёр и плотно пообедал. Затем я нашёл уютное место в корнях поваленного бурей дерева, выстлал его мхом и уснул… А проснулся уже не я, а ты.

– Первое воспоминание Воблина Плиза – горы, – сказал музыкант. – Дикие горы Севера. Именно там, в районе Туманного хребта, сто сорок три года назад потерпела аварию шикарная, но слишком хрупкая воздушная яхта Сола Кумарозо, звезды джанги и вашего покорного слуги, – он слегка поклонился.

– Поклонники были в отчаянии, – сообщил Воблин Плиз. – Они много лет подряд устраивали «Кумарины», фестивали джанги имени тебя. Потом всё как-то плавно сошло на нет.

– А я думал, джанги – послевоенная музыка, – растерянно произнёс Иннот.

Несколько двойников рассмеялось.