Собака и волк - Пол Андерсон Страница 59

— Сегодня они управляются намного лучше вчерашнего, — заметила Руна.

— Они надеются, что работают на себя. И жители Иса, и галлы, — ответил Грациллоний.

Она сжала его руку:

— Это твоя заслуга, милый.

Почему-то слова ее показались ему неискренними, но ощущение это было мимолетное, и он тут же о нем забыл.

Они вошли в город. Оделись они как подобает именитым сановникам и поэтому резко отличались от обычных людей, занятых обычным трудом. Все вокруг казалось Грациллонию незнакомым, словно он видел сон. Он жил ощущениями прошедшей ночи.

Поймав себя на этом, с трудом вынырнул на поверхность и отдал несколько распоряжений. Сейчас ему предстояли срочные дела. Надо было обсудить с Апулеем стратегию и тактику их дальнейших действий. Да хотя бы письмо написать префекту… тоже не такая простая задача: надо было все как следует обдумать. К тому же надо это сделать быстрее и отправить с самым быстрым курьером.

Слуга провел их в дом сенатора. Он встретил их в атрие. Комната была наполнена светом и воздухом. Блестели стены, покрытые нежными фресками. На Апулее была туника из белой ткани с пропущенной в нее золотой нитью. Грациллонию невольно пришло на ум сравнение с зажженной свечой. Брови сенатора слегка поднялись.

— Привет, — прозвучал тихий голос. — А я уж начал думать, что-то произошло.

— Простите за опоздание, — ответил Грациллоний, — проспал, — он чувствовал полную расслабленность.

Апулей улыбнулся.

— Ничего. Имеешь полное право. Я уже слышал о твоей речи. Мы приготовили для тебя обед, — он склонил голову перед Руной. — Вы преподнесли нам приятный сюрприз, госпожа. Тем более очень просим вас присоединиться к нам за столом.

В комнату впорхнула Верания. Радость так и прыскала из глаз.

— Вы здесь! — сказала она Грациллонию. — Я специально приготовила для вас что-то вкусное.

Апулей притворно нахмурился:

— Тише, девочка. Следи за своими манерами.

Она остановилась у дверей, ничуть не обидевшись. Грациллоний улыбнулся ей и поднял в приветствии руку. Она опустила ресницы и тут же снова подняла их. Румянец то и дело вспыхивал на щеках.

— Я привел с собой госпожу Руну, — сказал Грациллоний Апулею, — потому что совет ее будет чрезвычайно ценен. Она знает об Исе то, чего посторонний человек никогда не сможет понять.

— Нюансы, — кивнул головой Апулей. И тут же лицо его приняло почти торжественное выражение. — Я все же думаю, не преждевременно ли все это. И… епископ приедет только к вечеру.

— Тогда я уйду, — сказала Руна с кротостью, до сих пор ей не свойственной.

— Да он вовсе не женоненавистник, — поспешно сказал Грациллоний.

— Но он, без сомнения, почувствует… неловкость… принимая во внимание обстоятельства, — сказала она.

Апулей с недоумением переводил взгляд с Грациллония на Руну. Руна подвинулась ближе к Грациллонию и взяла его за руку. Оба теперь смотрели на Апулея.

Лицо римлянина осталось бесстрастным.

— Ну-ну, — сказал он тихо. — Похоже, вы пришли к пониманию.

— Да, — заявил Грациллоний. Ликование прорвалось наружу. — Если уж быть честным, то я привел ее, потому что мне хотелось, чтобы вы узнали обо всем первым, друг мой.

Возле дверей послышался вздох. Верания прикрыла рукой рот. Глаза ее расширились. Казалось, лицо ее состояло из одних глаз. Апулей повернулся к дочери.

— В чем дело, милая, что случилось? — спросил он. Беспокойство прорвалось сквозь бесстрастную маску, которую он только что надел на себя. — Ты бледна как полотно. Уж не заболела ли?

— П-простите меня, — задохнулась она. — Я не буду сегодня обедать. — И вихрем выскочила из комнаты. Слышно было, как она бежит по коридору.

VII

Злобный северный ветер надул серую осень. Стальные волны, надев белые шапки, топтали визгливого врага и с шумом и грохотом тащили его на дно. Соленое марево скрывало горные вершины. Тем не менее горы стойко выдерживали удары стихии. Перед Эохайдом были одетые вереском склоны с редкими вцепившимися в них карликовыми деревьями да горные реки, с разбега бросавшиеся в море. Говорили, в горах этих есть глубокие ущелья и живописные долины, но отсюда, с носа корабля, ничего этого он не видел. Гавань здесь все же была, и клочковатый дым поднимался в небо.

Гребцы из последних сил направляли галеру к берегу. Сопровождавшие ее кожаные шлюпки, как чайки, прыгали по волнам. Эохайд надел яркий шестицветный плащ, который обычно бережно хранил в сундуке. Будучи сыном короля, он имел на него право. Тем самым надеялся отвлечь взгляды от выцветшей заштопанной рубашки, потрепанного килта и поношенных сандалий.

Перед земляным валом заблестели наконечники стрел. Аборигены наблюдали за приближением чужестранцев.

— Много народу, — прокричал Субн на ухо капитану, — да наверняка еще не все сюда вышли.

— Быть может, мы нашли то, что искали, — сказал Эохайд, обращаясь скорее к богам, чем к товарищам. Он уже пообещал богам богатое жертвоприношение, если они будут к нему благосклонны.

Приблизившись, он поднял руки в знак мирных намерений. Воины выжидали, пока галера и лодки не причалили к берегу. Когда команда попрыгала на землю, не проявляя враждебности к местному населению, люди опустили оружие и заулыбались. Лидер их подошел к Эохайду и приветствовал его от имени своего короля, Ариагалатиса Мак-Иргалато.

В речи его звучали характерные для Койкет-н-Улада гортанные звуки. Страна их находилась в северной части Эриу. Тем не менее это был язык родного острова. Путешественники после трех лет странствий слышали его впервые. На глаза навернулись слезы, и не только ветер был им причиной.

Эохайд прибыл сюда не как разбойник, а как достойный человек. Он гордо выступал впереди, а за ним шли его люди с дарами: римским золотом, серебром, драгоценными камнями, одеждой, самым лучшим из награбленного.

Земляной вал заключал в кольцо различные строения: амбар, конюшню, мастерские, склады, надворные кухни и королевский дворец. Всему этому было далеко до отцовских владений в Койкет Лагини, а уж о богатствах Ниалла в Миде и говорить нечего. Дом короля был длинный, но низкий, с облупившейся штукатуркой. Соломенная крыша обросла мхом. И все же это был король, в распоряжении которого находилось много воинов.

Посыльный представил Ариагалатису гостя. Король поднял колено в знак приветствия и указал Эохайду на табурет. Эохайд сел. Матросы в этом дымном и мрачном помещении расселись кто где сумел. Король был человек плотного телосложения, с грубыми чертами лица, черной бородой и черными растрепанными волосами. Одежда его была скорее для тепла, чем для показа, но на груди поблескивало золото.

Женщины подали королю и гостю вина, а матросам поднесли эль. Разговор шел уважительный и степенный. Не забыли о предках и родах, обменялись новостями. Когда Ариагалатису подали дары, тому ничего не оставалось, как пригласить гостей остаться у него так долго, как они сами того пожелают. Главный поэт сложил стихи в честь Эохайда. В стихах этих не было блеска, отличавшего стихотворцев его родины, но все же в них прозвучало искреннее дружелюбие.