Сила меча - Дмитрий Тедеев Страница 57

Продолжая похохатывать, стал раздеваться сам. Снял пояс с мечом, короткую безрукавку, широкие штаны, похожие на казацкие шаровары… И с утробным рычанием бросился в стог на сжавшуюся в беспомощный комочек девчонку…

Я лежал совсем рядом с ними и не смел пошевелиться от охватившего меня стыда, жалости к девчонке и страха. Я не мог ни вмешаться (а чего вмешиваться, это было не насилие, вернее, не совсем насилие, он вроде бы “уговорил” её разделить с ним “любовь”), ни уйти (уходить надо было раньше, а когда всё это уже происходило, просто встать и уйти уже было невозможно), ни даже отвернуться (мне было страшно не то, что пошевелиться, я боялся даже вздохнуть). Я лежал в стогу и видел всё, что происходило чуть ли не на расстоянии вытянутой руки от меня. Слышал каждый звук, вскрики, мучительные стоны девчонки, хриплое дыхание мужика…

Не знаю, почему они меня так и не заметили во время своей “любви”. Всё‑таки занимались они ею чуть ли не вплотную от меня, а ночь была хоть и тёмной, но не совсем уж кромешной, из‑за туч иногда пробивался слабый лунный свет. Наверное, девчонка просто вообще не видела ничего от боли и страха, а мужик был ослеплён пылающей в нём “страстью”. Увидел он меня, только когда уже закончил свою мерзкую возню с беззащитной девчонкой и в изнеможении отвалился от неё…

Луна в это время вышла из‑за туч и равнодушно осветила своим зеленоватым мертвящим светом всех нас: тихо плачущую девушку, удовлетворённо сопящего мужика. И меня.

Я вскочил, чувствуя, как пылает в темноте моё лицо, не зная, что делать, что говорить, куда деваться от стыда. Мужик тоже встал. Молча, но при этом – совершенно без всякой спешки и без тени смущения. Он спокойно наклонился к сваленной в кучу одежде и вытащил из ножен меч. Прямой, с широким обоюдоострым клинком, похожий на мечи римских легионеров, только намного длиннее.

Для чего он обнажил меч? Я ведь не собираюсь с ним драться! Неужели он испугался меня? Такой‑то боров? Он же как минимум в два раза шире меня и втрое сильнее… Может, думает, что я вооружён? Почему он ничего не говорит? Почему не видно гнева на его надменном лице? Неужели ему всё равно, что я оказался невольным свидетелем того, что только что происходило? Ну, обругал бы меня, ударил, наконец, я бы не стал сопротивляться…

Пока я задавал сам себе эти дурацкие вопросы, мужик деловито ткнул меня мечом в грудь. Он вовсе не собирался со мной ни ругаться, ни драться, не собирался даже меня бить и уж тем более – разговаривать.

С чего это я возомнил о себе, что “благородный герцог” унизится до такой степени, что станет как‑то общаться с этим грязным, испуганным, явно бездомным мальчишкой, случайно подглядевшим его любовные утехи? Кто он такой, этот мальчишка, с чего это он решил, что заслуживает обращения с собой как с человеком? Что заслуживает поединка, как будто он – рыцарь благородных кровей? Что вообще заслуживает слова, даже бранного слова? Или тумаков? Какие там тумаки, пристало ли благородному герцогу осквернять свои руки, пачкать их об этого юного ублюдка? Этот наглый недоносок заслуживает только смерти, причём – не торжественной казни при большом скоплении толпы. Он стоит лишь того, чтобы его просто заколоть. Как свинью.

И он просто воткнул меч мне в грудь. Прямо в сердце. Вернее, то место, где я стоял. Он был совершенно, видимо, уверен, что я не успею защититься, вернее – даже не посмею попытаться…

Но почти пять лет занятий Айкидо у Олега не прошли для меня даром, рефлексы сработали мгновенно, намного опередив мои глупые мысли. В месте, которое “благородный герцог” проткнул своим мечом, меня в это время уже не было, в последний момент я успел шагнуть чуть в сторону и навстречу его движению, поворачивая при этом корпус и захватывая его кисть, сжимающую рукоять меча.

Только когда я сделал это, до меня наконец дошло, что со мной не пытаются драться, меня просто убивают, уже второй раз за эту ночь, и что мой нынешний противник – куда серьёзнее того старого колдуна… Вернее, какой там я для него противник! Вот сейчас он оттолкнёт оказавшегося неожиданно вёртким пацана, нагло вцепившегося в высокородную руку, и просто изрубит этого проходимца в капусту. Убежать этот сопляк уже не успеет, хотя ловок он и быстр, но благородный фамильный меч всё равно окажется быстрее…

Мысли мужика с мечом в руке молнией пронеслись в моём мозгу, как будто были моими собственными. Я не успел тогда этому удивиться, было не до того. Я не хотел, чтобы меня через секунду изрубили в капусту! И я знал, что убежать мне действительно уже не удастся! Вот если бы я, уворачиваясь от удара мечом, шагнул не вперёд, а назад, шанс бы был, бегать я умею быстро. Но я шагнул вперёд, на сближение, оказался вплотную к мужику, и если побегу, он легко достанет меня, рубанув вслед своим длинным мечом…

Рассказ об этом получается долгим, а на самом деле всё произошло очень быстро, почти мгновенно. В отчаянии, понимая, что мне не убежать от смерти, я вступил со смертью в бой. В безнадёжный бой. Судорожно сжав двумя руками кисть мужика, в которой находился меч, я резко и сильно развернул свои бёдра влево, размашистым безжалостным рывком выкручивая руку с мечом. Как тогда в Крыму сделал Олег…

Куда там! Олегу противостоял тоже здоровенный, не меньше этого, мужик, но Олегу всё равно удалось сделать бросок, хотя и с огромным трудом. Но то был Олег…

У меня бросок не получился. Мужик хрипло вскрикнул от неожиданной резкой боли в выкрученной руке, но даже и не подумал упасть или выпустить меч.

Всё… Вот теперь – всё. Сейчас он ударит или просто толкнёт меня свободной рукой, вырывая одновременно из захвата руку с мечом. А потом…

Безрадостные мысли вспышкой мелькнули у меня в голове, но как ни быстры они были, додумать я их не успел. Рефлексы, вбитые Олегом в подкорку, сработали ещё быстрее. Ещё более резким и коротким встречным движением я опять развернул бёдра, на этот раз вправо. Одновременно резанув по горлу мужика его же собственным мечом.

Прежде, чем я успел отпрыгнуть, меня с головы до ног окатило фонтаном горячей и липкой крови, которая в свете луны казалась чёрной. Шарахнувшись в сторону, я с ужасом смотрел, как бьётся на земле почти обезглавленное тело. Герцог так и не разжал правую руку, сжимающую меч, и пока он падал, пока его сотрясали конвульсии, он успел нанести себе ещё несколько ран. Меч оказался острым как бритва.

Страшно был смотреть, как мучительные судороги корежат его тело, как мотается по земле наполовину отрезанная голова. Видеть всё это было так же невыносимо, как и агонию щенка, но так же, как и тогда, я не мог оторвать от умирающего своего обезумевшего взгляда…

Герцог наконец затих, и я почувствовал, что его кровь насквозь промочила мою одежду. В каком‑то паническом ужасе я сорвал её с себя, оставшись таким же голым, как и убитый. Схватив клочок сена, я отчаянно принялся оттирать оставшуюся на теле кровь. Не чувствуя боли, яростно тёр себя сеном, раздирая, почти срывая кожу, отбрасывал сено в сторону, хватал новый пучок и начинал всё заново.

— Благородный рыцарь, – раздался тихий голос за моей спиной.