Ливиец - Михаил Ахманов Страница 53

Очутившись в двенадцатом веке до новой эры, я наблюдал через своих разведчиков за стремительными, но кровопролитными схватками в степи. Инициаторами были ливийцы, нашедшие на юге новый источник для грабежа, и какое-то время казалось, что они возьмут свое. Воины древних времен, до ассирийцев, персов и эллинов, препочитали пики и стрелы мечу и топору, ибо метательным оружием или копьем с длинным древком можно было сражаться на расстоянии. Чем дальше от противника, тем меньше риска получить рану – таким был тактический лозунг тех лет. Ливийцы в боевых столкновениях с другими народами вели себя иначе – ближний бой их не пугал, а природная свирепость помогала одолевать даже ассирийскую пехоту с ее железными шлемами, кольчугами и щитами. Но пришельцы с юга, охотники на слонов и львов, были столь же свирепы и не боялись схватки; пожалуй, в бою они превосходили ожесточением ливийцев. Итак, мужчины ошу гибли, женщин брали в плен, и от них рождалось новое поколение – смуглые люди, иногда светловолосые, нередко – с европеоидными чертами. Предки тех, кого через тысячу лет назовут нумидийцами? Вполне возможно, думал я, собирая данные об этих переменах.

Общая концепция происходящего с народом пустыни вырисовывалась все ясней, и я, пожалуй, был благодарен двум непримиримым оппонентам, Гинаху и Принцу, подвигнувшим меня на это странствие. Восточные ливийцы оседали в оазисах на рубеже Та-Кем, все чаще вербовались в египетское войско и в определенный момент хлынули в страну; Египет был захвачен их предводителями, и две династии царей, двадцать вторая и двадцать третья, были чисто ливийскими. Затем из Куша явились эфиопы и вырвали власть у сынов пустыни. Постепенно их остатки смешались с коренным населением и растворились в нем, ибо на каждого из темеху и техени приходилась как минимум сотня египтян. Так на востоке исчез этнический тип азилийской расы.

На западе сложилась иная ситуация: ливийцев ошу частично истребили, частично поглотили южные темнокожие племена, не столь многочисленные, как египтяне, и можно было предполагать, что след азилийского расового типа сохранился в двух модификациях, с преобладанием негроидной и ливийской крови. Во времена Пунических войн первых называли нумидийцами, вторых – ливийцами, но это уже не был народ ошу, а только его далекие потомки, смешавшиеся с негроидами. С течением столетий обе ветви слились, ассимилировали пришедших через Пиренеи вандалов-визиготов, восприняли мусульманскую культуру в период экспансии арабов и стали тем народом, который в Эру Взлета назывался туарегами. Собственно, это подтверждало одну из гипотез, обсуждавшихся мной с Гинахом, одновременно снимая все подозрения с Принца в частности и Койна Супериоров вообще. Я сделал еще один скачок, в восьмисотые годы до новой эры, воплотился в протонумидийца Хрза и подтвердил свои этнические выкладки прямыми наблюдениями. Теперь, согласно парадоксу Ольгерда, ход исторического развития стал неизбежен и защищен; ткань прошлого нерушима, случившегося не изменить.

«Доволен?» – спросил меня Павел, когда мы стояли на скалах атлантического побережья, готовясь к финальному возвращению.

«Вполне, – отозвался я. – А ты?»

«Ну, если говорить о массе ярких впечатлений, то у меня претензий нет».

«Что-то особенно запомнилось?»

Павел весело хихикнул:

«Еще бы! Когда ты ел стервятника… Но если говорить серьезно, я очень тебе благодарен, Андрей. Я сохраню… – его ментальный голос на мгновение прервался, – да, я сохраню воспоминания об этом сказочном путешествии и дружбе, которой, надеюсь, ты меня удостоил. Я буду помнить об этом долгие, очень долгие годы».

«Только помнить? – удивился я. – Ты в самом деле стал мне другом, таким же, как Егор и Саймон, ты член моей вары, а это значит, что мы будем видеться. Видеться часто и, быть может, совершим еще не одно погружение».

Теперь смех его был горьким.

«Вряд ли, Андрей, вряд ли. У меня… Понимаешь, у меня есть обязательства, и я не могу задерживаться на Земле надолго. Один человек… женщина… она меня ждет и тоскует. Ей плохо одной… Нет, «плохо» не то слово. Она совсем не в одиночестве – я бы сказал, окружена целой толпой, – но ей нужен я. Так уж получилось…»

Он впервые заговорил о личном, и я решил, что могу себе позволить некоторые вольности в расспросах.

«Эта женщина – твоя жена? Та, что родила тебе сына?»

«Нет. Жену и сына я потерял безвозвратно. – Волна печали накрыла меня с головой. – Другая женщина… возлюбленная, подруга…»

«Почему же ты не взял ее с собой?»

«Как бы это сказать, Андрюша… Отчасти потому, что она и все остальные заняты делом, отчасти из нежелания возвращаться в ваш мир или в другие миры. Там… – он помолчал, – там, откуда я пришел, свобода. Неизмеримая и полная свобода, мощь, сила, очарование, блеск! Тяжело объяснить, мой дорогой, а еще труднее от этого отказаться, даже на время! Но я, видишь ли, очень любопытен…»

Холодные мурашки побежали по моей спине. Ваш мир и другие миры… Там, откуда я пришел… Трудно отказаться, даже на время… Неужели он?.. И неужели Принц догадался?.. Или откуда-то узнал?..

Догадка сверкнула в моем сознании, но я постарался тут же пригасить ее. Наверное, такие чувства испытывал библейский Моисей, стоя перед неопалимой купиной и умоляя божество явить свой лик. Боязно, страшно, но хочется увидеть… Узнать, как оно Там… Там, где полная свобода, мощь, сила, очарование, блеск!

Свобода от чего? – подумал я. От чего угодно, только не от любви и не от долга, иначе Павел продлил бы свое земное существование…

Я не решился далее расспрашивать его. Всему свое время; когда-нибудь наступит мой час, как и для любого человека, и мы убедимся на собственном опыте в бесконечности познания и жизни и получим ответы на все вопросы.

Когда-нибудь…

Глубоко вздохнув в последний раз, я остановил сердце.