«Генерал Сорви-Голова». «Попаданец» против Британской Империи - Сергей Бузинин Страница 52

– Уж лучше бы он сам вместо того завода взорвался… – непримиримо проворчал Политковский, невольно прерывая собеседника. Осознав свой просчет, он вновь осекся и, виновато склонив голову перед Кочетковым, попросил его продолжить рассказ.

– Так вот, – Кочетков ответным кивком принял извинения. – В том самом году немецкий химик Йозеф Вильбрандт, изучавший свойства толуола [28], обработал его азотной кислотой. И хотя способность нового вещества взрываться не вызывала сомнений, на данное изобретение никто не обратил внимания. Однако ж не далее как полгода назад Генрих Каст, да-да, тот самый химик из Германии и специалист в области взрывчаток, занялся исследованиями именно тринитротолуола. И у меня есть все основания полагать, что вскоре сумрачный тевтонский гений явит миру новое ужасное оружие.

– Да разве ж от этих немцев чего доброго дождешься, – недоверчиво пожал плечами Политковский, пристально вглядываясь в копошение на верхней палубе, где череда матросов принимала мешки с углем с баржи. После недолгого наблюдения он, заметив что-то, на его взгляд, неладное, перегнулся через поручень и прислушался к происходящему внизу.

– Хоменко! Три якоря тебе в глотку! Ты какого черта мешки на палубу кидаешь! Ты же не Черная Маска и не в цирке! Их не кидать, их класть надо! Ак-ку-ра-тно! Нежно, как ты зазнобу укладываешь! Ты теперь у меня эту палубу от угольной пыли языком вылизывать будешь! – орал возмущенный боцман.

– Пся крев! – повернувшись к собеседникам, возмутился старпом. – Ну опытный же матрос, не первоходок, а такой дурью мается! Вот всыплет ему боцман по первое число, а я еще и без берега оставлю, будет знать, как барствовать! Кстати, об увольнениях. Всеслав Романович! Я тут список набросал, вы его гляньте, может, какие пожелания будут.

Арсенин взял протянутый ему старпомом лист, пробежался по нему взглядом и удивленно приподнял брови, зацепившись за одну из фамилий:

– Я смотрю, вы и Троцкого на берег отпустить решили? А ведь, помнится, все списать его порывались. Если не секрет, чем он ваше расположение заслужить умудрился?

– Да как вы его из машинной команды на камбуз перевели, так он себя только с хорошей стороны и показывает. Я, признаться, поначалу от него какой-нибудь выходки и там ожидал, чего-нибудь вроде соли в чай вместо сахара или чего похуже, ан нет! Кок на него не нахвалится, мало того, что расторопный парень, говорит, так еще и пару рецептов новых подсказал… Уж на что его Артемий свет Кузьмич поначалу невзлюбил, так и тот в его сторону если и ворчит, то редко и только по делу.

– Никак наш боцман любителем гастрономии заделался? – ехидно хмыкнул Арсенин. – Так сказать, проникся высоким искусством кулинарии?

– Проникся. Искусством. Но не кулинарии. – Политковский, выдерживая достойную иных театральных подмостков паузу, озорно блеснул глазами. – Вы не поверите, господа! Намедни, после второй склянки, выхожу на верхнюю палубу и слышу, как с бака «Гори, гори моя звезда…» доносится, да так чисто и красиво… Я, естественно, прямиком на бак, а там от матросов не протолкнуться. Но все, дыханье затая, тишком сидят, а Троцкий со всевозможной аффектацией романсы выводит, да так, что даже Ховрин слезу украдкой смахивает. Чего скрывать, я и сам заслушался. Настоящий русский соловей – вылитый Саша Давыдов! Мне в Москве на его представлении в опереточном театре довелось побывать, так слово чести даю – Троцкий ничуть не хуже!

– Саша Давыдов – русский соловей, говорите? – вопросительно шевельнул бровью Кочетков. – Как же, как же, припоминаю такого. Только, любезный Викентий Павлович, абсолютной точности ради замечу, что соловей он отнюдь не русский и даже не цыганский. Это ежели по национальности судить. Да будет вам известно, что Давыдов – это только сценическое имя, псевдоним, а на самом деле эта звезда русского романса является армянином, и звать его по рождению Арсен Давидович Карапетян, родом из Вагаршапате.

– Матка боска Ченстоховска! – вспылил Политковский со всей присущей польскому шляхтичу горячностью. – Я бы попросил не порочить славу нашего русского искусства! Ежели человек с таким чувством способен русские романсы петь, к чему к нему в родословную-то заглядывать? Или, по вашему мнению, мне как поляку тоже русские пословицы произносить заказано?

– Прошу меня простить, господа, – неожиданно серьезно заметил Кочетков. – Викентий Павлович, по сути, совершенно прав. Меня же извиняет только то, что все мною сказанное вовсе не от особого отношения к искусству, а от склада ума, который многие люди называют энциклопедическим. Еще раз прошу прощения, Викентий Павлович, что дал повод превратно меня понять…

– Полноте, Викентий Павлович, успокойтесь! – Арсенин примиряюще положил руку на плечо старпома. – Не стоит так волноваться из-за пустяков. Давайте лучше к делам вернемся. Вы говорите, Троцкий себя с хорошей стороны показать успел?

Политковский, подтверждая слова капитана, молча кивнул и перевел дух.

– Однако не ожидал! – удивленно и в то же время с некоторым сомнением качнул головой Арсенин. – Ну, коли так, пусть по-вашему будет и он на берегу отдохнет. Кстати, если не секрет, а где его друг Туташхиа? Что-то я его имени в списке не вижу…

– Никаких секретов, Всеслав Романович, – пожал плечами старпом. – Он в дежурной вахте остался, его черед нынче. Как в следующий раз на бункеровку остановимся, так и он на берег пойдет, в Джибути, к примеру. Будет пальмовое вино с кахетинским сравнивать, а чернокожих красавиц с картлийскими…

– Всеслав Романович, а вам в Нью-Йорке бывать не случалось? – как бы невпопад спросил Кочетков. – Знаете ли вы, что статуя Свободы, которая на островке Бедлоу при входе в гавань красуется, первоначально для Порт-Саида предназначалась? И лишь скудность государственной казны отвратила хедива египетского от этого намеренья? О! Поглядите-ка, – Кочетков указал на приближающийся к «Одиссею» ялик. – Андрей Петрович к нам в гости! Скучает по соплеменникам, обычное дело. Я вас познакомлю, милейший юноша.

Секретарь русского консульства в Порт-Саиде и уполномоченный Императорского Православного Палестинского Общества Андрей Петрович Пчелинцев действительно оказался очень молод и очень вежлив.

– Как обстановка в городе? – спросил его Арсенин сразу же после знакомства. – Это я к тому, можно ли моряков на берег отпустить?

– Все как обычно, Всеслав Романович! – ответил Пчелинцев серьезно. – В городе спокойно, местные жители чтят не флаги, а единственно лишь златого тельца, ну а с болезнями все спокойно – летом была вспышка чумы в Александрии, но у нас, слава богу, не единого заболевшего.

– Вот и славно, – улыбнулся капитан. – Пусть команда отдохнет, истосковались люди по берегу. А если русскому матросу официально не дать пар выпустить, он по простоте душевной такое отчебучить может, что только держись…

Вечер того же дня. Набережная гавани Порт-Саида