Ленинград-43 - Влад Савин Страница 50

— С экономической точки зрения такая политика разорительна и для Британии, и для мирового хозяйства, — сказал отец. — Вот доклад о положении в Британской Гамбии. Средний заработок туземного рабочего — один шиллинг и девять пенсов, это меньше пятидесяти центов — не в час, а в день! А еще грязь, болезни, огромная смертность… И средняя продолжительность жизни у них — двадцать шесть лет! С этими людьми обращаются хуже, чем со скотом — даже рабочий скот живет дольше! И так повсюду в Африке и Азии — при природном богатстве, множестве плантаций, рудников, железных дорог, настоящей европейской цивилизации на вид, хорошо живется только белым колонистам и нескольким туземным князькам. А удел всех остальных — нищета, болезни, невежество. Ты знаешь, что индусы так и называют одно из времен года — сезон голода? Вот британская политика — самая жестокая эксплуатация Индии, Бирмы, Малайи — выкачивать из этих стран все их богатства и не давать им ничего взамен — ни просвещения, ни приличного жизненного уровня, ни нормального здравоохранения — лишь самый минимум всего, чтобы туземцы не умирали с голода и могли работать! Так стоит ли удивляться, что результатом будет безудержное накопление горючего материала, способного вызвать пожар войны?

Я пожал плечами. Не так давно, и о том еще не забыла наша американская читающая публика, и наши, и европейские газеты злословили по поводу одного торгово-кредитного соглашения, заключенного нашей страной: «В Гватемале, на деньги гватемальцев и руками гватемальцев построили плантации и рудники, чтобы брать себе богатство Гватемалы, и железную дорогу, чтобы всё это вывозить — и так составили контракт, что гватемальцы еще и остались должны, до конца этого века». И просочившиеся в газеты слова отца про никарагуанского диктатора Сомосу: «Он сукин сын — но наш сукин сын», — и еще там было продолжение, не получившее огласки: «Потому что благодаря ему наши американские избиратели имеют на столе дешевые бананы. А я как американский политик несу ответственность прежде всего перед ними. Что же до этой средневековой жестокости, то это, конечно, ужасно — но для того господь и придумал границы, чтобы у нас не болела голова от творимого на той стороне».

— Ты не понял, — сказал отец, — это не филантропия, не благотворительность! А выгодное вложение капитала, которое требует благоприятных условий. Конечно, в самом начале строгости не избежать, и я как помощник морского министра ни разу не усомнился, посылая нашу морскую пехоту, чтобы прекратить беспорядки и грабежи в какой-нибудь банановой стране. Но нельзя и дальше править жестокими мерами, выживая все соки — просто потому, что нищий раб не будет работать с усердием, не будет покупать наш товар и требует затрат на вооруженную стражу, чтобы избежать бунта. Очень многие британские колонии или являются убыточными, требуя от метрополии больших затрат, чем приносимый ими доход в казну, или сохраняют прибыльность именно за счет жесточайшей эксплуатации местного населения, терпение которого имеет свойство кончаться. Отчего в Индии с таким восторгом встретили Чандру Боса и пошли за ним? И этот твердолобый тори не имеет иного плана, кроме как усмирять мятеж химическим оружием, «даже если Индию придется после снова заселять». Боюсь, что результат будет обратный — вспомни историю Мадагаскара, Индокитая, да и недавних Риффов. А теперь представь, что будет, если он попробует подобную политику — силой выжимать все соки — проводить в Европе? Думаю, лет через пять его будут проклинать еще больше, чем Гитлера, а британским войскам придется бросать участников нового Сопротивления в концлагеря. А теперь вопрос: что в это время будет с американским капиталом? Если рынки сбыта будут пребывать в таком состоянии. С какой стати мы должны нести убытки ради британского интереса?

Я спросил отца, неужели нельзя объяснить это британскому премьеру? Который, при всех своих недостатках, очень опытный политик и умный человек. Отец усмехнулся.

— Это всё равно, что Саймона Легри из «Хижины дяди Тома» убеждать в выгоде гуманного отношения к своей же рабочей силе. Я пытался доказать нашему дорогому Уинстону, что часто прибыльнее быть не рабовладельцем с кнутом, а добрым дядюшкой, раздающим печенье. Потому что всё потраченное вернется с прибытком. Он даже не понял, ответив: «А если они всё сожрут, а работать не захотят?»

Отец часто был откровенен со мной, как бы обкатывая свою будущую речь или даже свое собственное понимание проблемы. И наш разговор как-то незаметно сместился на картину будущего мира, который настанет после этой войны.

— Это будет совершенно новый мир! — сказал отец. — В котором не будет войн, эта станет последней. Мир довольных потребителей, а не рабов. И для Америки это будет не благотворительность, а чертовски выгодное предприятие — представь, как если бы французы, индусы, русские покупали исключительно американские товары. А если эти товары произведены на заводах, находящихся в той же Франции, Индии, России, но принадлежащих нам — так это еще выгоднее, нет затрат на транспорт. Вот отчего мне миллион долларов, вложенный в экономику той же Франции, кажется гораздо более выгодным, чем такой же миллион, полученный в качестве контрибуции. Не ограбить чужую страну, а прибрать к рукам контрольный пакет ее хозяйства, торговли и промышленности — и стабильно стричь прибыль, как шерсть с овец. Войны, милитаризм — фи! Можно будет тем же европейцам распустить свои армии за ненадобностью и оставить лишь полицейские силы. Зачем воевать — если все не больше чем поросята, довольно хрюкающие у нашего корыта? Всецело зависящие от нас — но не ненавидящие, а бесконечно благодарные нам, когда мы щедрой рукой отсыпаем им корм!

Я вспомнил слова британского премьера. Если есть поросята, то обязательно найдутся и серые волки, да и в любом стаде не одни агнцы, но и козлища будут непременно.

— Уинстон — великий военный вождь, — сказал отец, — но в мирное время он абсолютно непригоден. Однако он еще послужит нам на первом этапе. Да, мы добрый пастух для нашего стада — однако если появятся волки, пастух сразу станет суровым охотником с тяжелым ружьем. В будущем новом мире не будет войн, но будет выражение нашего неудовольствия несогласным. Ради будущего спокойствия и порядка, придется применять силу, особенно поначалу. Но без излишней жестокости — мы же не Гитлер с его «планом Ост», зачем нам трупы вместо потребителей? Не война, но ограниченная акция в виде десяти тысяч «летающих крепостей» на один вражеский город — а после ультиматум: вы считаете себя в состоянии войны с нами и получаете то же самое еще и еще, пока не вбомбим вас в каменный век — или сразу садитесь за стол переговоров? Цель оправдывает средства если посчитать число жертв таких ограниченных акций (причем все они не с нашей стороны) и потери в полномасштабной войне, подобной этой. И вот тут нам нужны англичане — даже новейшие В-29 не долетят с нашего побережья с возвратом до большинства европейских столиц — но с британских островов легко достанут и до Урала. А может быть… если умники сделают Бомбу, это сразу решило бы проблему!

Я знал о программе, которая позже стала известна всему миру под именем «проект Манхеттен». В ноябре 1943-го он казался весьма далеким от завершения — неясно было, удастся ли сделать Бомбу вообще? А если удастся — то какова будет ее мощность? Стоимость? Масса и габариты? После неудачных экспериментов и огромных затрат без видимого результата, даже у некоторых участников программы исчезала вера в успех — но отец всегда относился с огромным уважением к науке и техническому прогрессу, видя в них инструмент решения многих насущных задач.