Инферно. Армия ночи - Скотт Вестерфельд Страница 50

По задней стене здания тянулась пожарная лестница, котораявела в окруженный высокой оградой маленький двор. Я понесся по ней,перескакивая пролеты двумя быстрыми прыжками; лестница звенела под моиминогами. Оказавшись на земле, я промчался по траве и перебросил себя черезограду в следующий двор.

Я мчался, перепрыгивал через ограды, натыкался на велосипедыи укрытые брезентом решетки для барбекю. На противоположном от дома Райдеровуглу узкий, заставленный мешками с мусором проулок выводил на улицу — всеголишь десятифутовая железная ограда и витки колючей проволоки между мной исвободой.

Я бросил куртку на проволоку и полез на влажные пластиковыемешки, распугивая бросившихся во все стороны крыс. Гора мусора зашаталась подомной, я прыгнул и перекатился через ограду, чувствуя, как колючая проволокасжимается под моим весом, словно гигантская пружина.

А потом улица устремилась мне навстречу, точно асфальтовыйкулак.

Я с силой врезался в нее, дыхание перехватило. Перекатился,вслушиваясь в звуки погони. Их не было — только топоток бегающих вокруг крыс. Яогляделся, но Анжелы нигде не заметил. Один кот, однако, наблюдал за мнойиз-под припаркованного неподалеку автомобиля. Глаза у него отсвечивали красным.

С трудом встав на ноги, я попытался содрать куртку с колючейпроволоки, но не преуспел в этом, бросил ее и торопливо захромал впротивоположном от дома Райдеров направлении. Ветер продувал футболку, правыйлокоть кровоточил от удара об асфальт. Отойдя на квартал, я остановил такси исел в машину, дрожа, словно мокрый пес.

Эпидемия в Бруклине вырвалась на свободу.

В квартире было темно. Я щелкнул выключателем, но ничего непроизошло.

Я замер в темноте, дрожа и давая глазам времяприспособиться.

— Эй, есть тут кто? — позвал я.

И потом в мерцании часов DVD-плеера разглядел сидящую накухонном столе человеческую фигуру. В воздухе ощущался запах жасмина.

— Ласи? Почему свет?…

Что- то полетело в моем направлении, Я вскинул руку и поймалпредмет, пластиковый и легкий. Я недоуменно разглядывал его — лопаточка дляпереворачивания оладий.

— М-м-м… Ласи? Что случилось?

— Ты можешь видеть в темноте.

— Я… Ох!

— Придурок! — буквально прошипела она. —Думаешь, я забыла, как ты перекинул меня на балкон Фредди?

— Ну…

— Или не заметила, как ты обнюхивал надпись у меня настене? Или что ты не ешь ничего, кроме мяса?

— Сегодня вечером я ел хлеб.

— Или не потрудилась пройти за тобой полквартала ипосмотреть, как ты взбираешься на какой-то чертов дом?

Ее голос сломался на последнем слове, и я почувствовалзатопивший комнату запах ее злости. Этот голос даже Корнелиуса заставил сидетьтихо.

— Мы с тобой договорились, Кэл, — ты не будешьлгать мне.

— Я и не лгал, — твердо заявил я.

— Дерьмо, все это дерьмо! — закричала она. —Ты носитель и до сегодняшнего вечера даже ни словом не упомянул об этом!

— Но…

— И что еще ты плел мне? «Мой друг спал с Морганой». Ясвоими ушами слышала! Друг, жопа! Ты заразился от нее, верно?

Я вздохнул.

— Да. Но я никогда не лгал тебе, просто кое о чемумалчивал.

— Послушай, Кэл, есть вещи, о которых, предполагается,люди должны сообщать, даже если их не спрашивают. Одна из них — тот факт, чтоты заражен вампиризмом.

— Нет, Ласи. Это как раз тот факт, который я долженскрывать всю оставшуюся жизнь. От всех.

Она помолчала. Мы сидели в темноте, уставившись друг надруга.

— И когда же ты собирался рассказать мне? — вконце концов спросила она.

— Никогда. Ты что, не въезжаешь? Быть зараженным этойболезнью означает никогда не рассказывать об этом никому.

— Но что, если… — Она оборвала себя, покачалаголовой и продолжила шепотом: — Что, если ты захочешь переспать с кем-то, Кэл?Тогда ты должен рассказать ей.

— Я ни с кем не могу спать.

— Господи, Кэл, даже люди с ВИЧ имеют секс, простоиспользуют презерватив.

Чувствуя, как колотится сердце, я повторил суровую догму,которую втолковывали нам на занятиях.

— Споры паразита жизнеспособны даже в слюне идостаточно малы, чтобы проникать сквозь латекс. Любой вид секса для нас опасен,Ласи.

— Но ты… — Ее голос сошел на нет.

— Другими словами, Ласи, это абсолютно исключено. Я немогу даже поцеловать никого!

Я выкрикнул последнюю фразу, придя в ярость от необходимостиговорить такие вещи вслух, это делало их еще более реальными и неотвратимыми. Явспомнил свои жалкие фантазии в ресторане, свою надежду на то, что меня могутпринять за нормального человека, а нас вместе за парочку.

Она снова покачала головой.

— И тебе не приходило в голову, что это может оказатьсяважно для меня?

Какое- то время этот вопрос звенел у меня голове, напомнив,как прошлой ночью звук ее дыхания заполнял комнату.

— Важно для тебя?

— Да.

Она встала, подтащила к потолочному светильнику кресло,забралась на него и ввернула на место лампочку. Вспыхнул свет, заставив меняприщуриться.

— Что еще важно для тебя? Хочешь почитать мой дневник?Порыться в моем шкафу? Я и так рассказал тебе практически все!

Ласи слезла с кресла и направилась к двери. Ее рюкзак ужележал там, полностью упакованный. Она собиралась уйти.

— «Практически все» явно оказалось недостаточно, Кэл.Нужно было рассказать мне. Нужно было понять, что я захочу это узнать. —Она положила на стол сложенный листок бумаги, подошла ко мне и поцеловала влоб. — Мне по-настоящему жаль, что ты болен, Кэл. Я буду у сестры.

Мысли метались, угодив в ловушку тех ночных кошмаров, когдапонимаешь, как важны будут следующие произнесенные тобой слова, но даже неможешь открыть рот.

В конце концов вспышка воли прорвалась сквозь этот хаос.

— Почему? Почему тебе жаль, что я болен?

— Господи, Кэл! Потому что я думала, что у нас с тобойчто-то есть. То, как ты смотрел на меня. С самого первого раза, когда мывстретились в лифте.

— Это потому, что… ты мне нравишься. — Горлоперехватило, глаза жгло, но нет, я не заплачу. — С этим я ничего не могуподелать.

— Мог хотя бы сказать мне, а то складываетсявпечатление, будто ты морочил мне голову.

Я открыл рот, собираясь возразить, но понял, что она права.За исключением одного аспекта — больше всего я морочил голову самому себе. Непризнавал, как сильно она мне нравится, пытался забыться, не желая осознавать;не может быть другого исхода, что, уличив меня в притворстве, она почувствуетсебя разочарованной и преданной, а я буду беспомощно оправдываться. Однако я немог сообразить, как выразить все это, поэтому не сказал ничего. Ласи открыладверь и ушла.