Ни слова правды - Ульян Гарный Страница 5

Когда я «здесь» глаза закрыл, а «там» открыл и увидел лицо молодого богатыря, я даже не особенно удивился: ну сменилась одна буффонада другой и что теперь – попу на британский флаг себе разорвать или на немецкий крест, кому как нравится. Да будет так.

Парень, увидев, что я очнулся, обрадовался, заулыбался, но ни слова не сказал.

Неподалеку был слышен знакомый бас:

– Ты, Прохор, на жопе не елозь, отвечай как есть, ишь ловкий какой выискался, как греков сын, словами играть. Чего тебе насчет громил сказано было: ковать до выяснения. А ты чего – не видишь, не из нашего канона этот, хоть и русский, слава богу…

Тут он обратил внимание на меня и надвинулся откуда-то сбоку – огромный, сердитый, но тон сменил:

– Живой? Повезло тебе, тут наши с перепугу маленько того… переборщили. Единорогом тебя огладили… А на Леха не пялься, немец [22]он у нас, не разговаривает. Самого-то как величают?

Вообще-то зовут меня, как можно догадаться, Владимир, и фамилия имеется очень даже звучная, но показались мне мои имена в местном антураже неуместными. Опять же разрядить ситуацию захотелось, хотя шутка, признаю, – так себе.

– А зовут меня Василь Трымай [23]Лоха.

– Васька Тримайло? – на русский манер игнорируя «ы» и на английский – «х», переспросил старый богатырь. – Не слыхал… Видать, недавно у нас… Православный?

Мне захотелось вскочить, вытянуться и гаркнуть: «Так точно!!!» Но старый, видимо, по глазам понял мои намерения, рукой удержал, но глазами потеплел: понравилось ему.

– Лежи не дергайся, завтра встанешь, не раньше. Меня зовут дядька Осетр, а по крещению – Георгий. Воевода я здесь. Пошли, Лех, пусть отдохнет.

Оба вышли, я полежал и ощупал голову: голова была обрита, на макушке – огромная шишка, на верхушке шишки кровавый струп. Странно, но голова не болела абсолютно, и такое ощущение было, что я слегка выпивший.

В комнату вошла молодая девушка, почти девочка, хотя точно сказать трудно, поскольку она была росту самого обычного, девичьего.

Когда она поворачивалась из стороны в сторону, из-за спины показывалась длинная и толстая рыжая коса. Но лицо было чистое, без конопушек, не то чтобы красивое, но очень доброе и милое, голубые глаза светились интересом. Девушка была в домотканой рубахе и синем сарафане, я прямо залюбовался, такая она была естественная и привлекательная в этой простой русской одежде. В руках она держала большой ковш с темной жидкостью.

Подошла ко мне, вопросительно посмотрела в глаза, протянула ковш. Я его взял, попробовал – квас, да вкусный такой. Я одним глотком ведерный ковш выпил, девушка глаза округлила, но молчит. Я тогда сам заговорил:

– Здравствуй, красавица!

– И ты здравствуй, добрый молодец!

Тут до меня и дошло, что нельзя ей первой заговаривать – не принято.

Поболтали о том о сем: ты как, да я – в порядке. Такой разговор мозг не напрягает, можно посмотреть на собеседника, а на эту девушку я бы все смотрел и смотрел. И имя такое необычное – Заря.

Всегда мне нравились блондинки, опять же джентльмены их предпочитают, а вот поди ж ты, рыжая, а такая прелесть. Хотя речь тут даже не о прельщении или соблазнении. С такими девушками хочется просто быть, защищать их и заботиться о них. Если без лишних слов, то я влюбился. Без памяти. Да, все, что было до этого, лишь слабое подобие чувства, которое захватило меня без остатка в эти мгновения. Я только теперь понял, что итальянцы называют «ударом грома».

Я пытался острить, но получалась всякая чушь типа: кто в армии служил, тот в цирке не смеется. Девушка по тону, конечно, понимала, что я шучу, и виновато улыбалась: не понимаю, дескать, но все равно молодец. Когда она вышла, я испытал двоякое чувство: облегчение, что вот она ушла и валять изо всех сил дурака больше не надо, и огорчение, оттого что не вижу ее.

Денек я отлежался, все это время Заря ухаживала за мной, только чушь я больше не нес, тупо молчал и потел, вел себя как восьмиклассник, но ничего поделать с собой не мог.

Повреждения у меня были не смертельные: три дырки от стрел, две в груди, одна на бедре, да шишка на голове от выстрела из пушки-полковушки с громким названием «единорог». Штаны мне новые Лех притащил и лапти: все по размеру.

На второй день начал вставать, прошелся по детинцу, везде суета, народец снует – видно, все при деле.

Зашел к пушкарю: здоровенному для обычного человека (я уже начал различать) хохлу, в расписной рубахе, в красных шароварах, с оселедцем [24], хоть сейчас на картинку, правда, без серьги в ухе, видно, что сестры-братья у него есть [25].

– Здорово! Как жизнь? – поприветствовал я стрелка.

– И ты здравствуй! А так и здоровее видали, и то не убегали! – пошутил в ответ хохол.

– Спасибо за точный выстрел!

– Да не за что, я промахнулся.

Поболтали за семечками [26], имя свое он мне не сказал, в Хохляндии в розыске, потому и в Россию сбежал. Чего натворил, рассказывать не захотел, я особо и не спрашивал. Захочет, сам расскажет. Кличка у него Кудло, главным пушкарем у князя Всеволода числится. Показал мне свой арсенал, я чуть не расхохотался: два единорога, мортира и небольшая пушка для стрельбы каменной картечью – тюфяк. Я ему немало рассказал про артиллерию своего мира: про нарезной ствол, про снаряды и капсуль, про патроны.

Кудло был в полном восторге. Он даже дар связной речи утратил: только ойкал да айкал. Притащил мне какой-то пергамент, попросил нарисовать. Я, конечно, чем смог помог, только чертежник из меня тот еще. Но, надо сказать, Кудло все понял, пожал мне руку и побежал в сторону кузни. Кстати, слово «артиллерия» произошло от английского «лучник» – арчер.