Кембрийский период - Владимир Коваленко Страница 45

Новость достигла Михаила Сикамба с утра первого дня торга. Ошеломленный приказчик с трудом выискивая слова, сообщил, что на рынке видели ту, с которой достопочтенный Михаил желал поговорить. Ту, но не совсем ту. Потому, что она как бы не она. Но она. Похожа, да и нет другой-то. Или есть? У бойкого малого случилось такое косноязычие, что понятных подробностей выжать не удалось. И купец решил немного отложить выяснение — золото шло потоком. Но не забыл. Такое забудешь. Даже поддельный перстень с такой геммой был проблемой императорского уровня. По новеллам Юстиниана носителя и изготовителя следовало немедленно изъять и доставить в столицу для разбирательства. Хотелось бы знать, как. А настоящий… Михаил поежился. Ну за что человеку дана голова? Ел бы чем-нибудь другим, глядишь, и не отвлекался бы на глупые мысли. Тем более, обед был достоин тщательной дегустации, той самой, которой так и не научились у настоящих римлян константинопольские греки. Как можно думать даже и о сохранности жизни, когда изысканное блюдо вместе с духмяным паром испускает вкус? Нет, древние знали, что в мире на котором месте. Михаил для того и выбрался во внутреннюю часть павиллиона — перекусить без помех. Похоже, оправившаяся Гвен превзошла отца по всем статьям. То, что ему принесли в судках в качестве обеда, оказалось достойно внимания самого Лукулла! Увы, главным соусом оказался не рыбный ликвамен, а суетные мысли.

Старый, завербованный еще предшественником Михаила, агент, врать не мог. Да его распирало от радости, что в кои-то веки пригодился! Ошибаться… Свое дело ювелир понимал. Собственно, и осведомителем заделался после того, как был схвачен за ваяющую фальшивые драгоценности руку. А у неподдельных камней такого размера путь один — через сокровищницу царей, да через эргастерии Меры. Еще можно заподозрить работу мастера по арабскому заказу. Перса или римлянина — неважно. Но арабы до последнего времени предпочитали саблю тонким интригам…

Купец не заметил, как остался один на один с десертом. Крайне странным. Горячая черная жидкость не напоминала ни один из известных напитков. Это означало, что на этот раз Гвен придумала что-то новенькое. Чашек почему-то было три. Запах показался Михаилу приятным. И он как раз решился попробовать когда священнодействие обеда было окончательно разрушено торопливыми шагами, запахи размел взмах заменявшего дверь полога…

— Михаил, выгляни. — Лица на компаньоне не было. — Я не знаю как себя вести! Я вообще схожу с ума! Ты помнишь трактирщика и его дочь, рыжую? Они явились. И ее видели слуги… Да что слуги! Есть же иноземные купцы. Ее, считай вся ойкумена видела!

— И что? — Михаил поставил чашку на укрытый льняной скатертью стол. Шик торгующего с Уэльсом человека.

— Выйди к ним и разберись сам! Я в панике… Ну почему это случилось именно со мной?!

Сикамб потряс головой. Не помогло. Но… На столе стояли три чашки с черным напитком.

— Пригласи ее, — сказал, — и отца приемного — тоже. И займи других клиентов…

А не подслушивай. Но компаньона вымело. Глухие, торопливо вежливые фразы сквозь щель под неплотно прикрытой дверью. Частые тяжелые шаги.

Михаил, хоть жил и не в Италии, был истинным римским гражданином. Рожденным на восьмом веку империи. Инстинкт согнул его в поясном поклоне. Лишь когда тело распрямилось, разум отметил то, что чутье подсказало и так: наряд неожиданно прибавившей в росте гостьи, незамысловатый и монашески скромный, соответствует самым строгим понятиям о достоинстве. Ни шитья, ни драгоценностей. Простая белая — и светло-серая — ткань. Что только подчеркивает изысканную форму одеяния и винную каплю рубина на среднем пальце правой руки. А на голове вместо покрывала полоса льняной ткани. Белая на красном. Красном, как свежая кровь.

Худшие опасения сбылись, и именно исходя из них приходилось строить будущую игру. На головы — в роли малозначащей фишки.

Странно, но разговор завели о торговле. И с первых слов Сикамба хлестнул по ушам вкрадчивый, распевный выговор. Ему доводилось слышать это произношение. В те годы, когда ходил в столицу империи.

— Как видите, приличные дамы в Камбрии есть. — Рыжая улыбалась одними губами. — Ваш комит ошибался. А вы, между прочим, обещали рассказать о событиях последнего года. Что на рубежах с магометанами? Заключен ли мир?

— В Сирии происходят какие-то стычки, — пожал плечами Михаил, — а мира с язычниками быть не может. Но это-то как раз старо и не интересно. После падения узурпатора Валентина новых мятежей не было. Так что базилевс Констант спокойно правит, и все мы молимся за него. Но в Африке первое слово принадлежит теперь экзарху Григорию. Который, однако, остается всего лишь экзархом, и на власть над империей не покушается, так что в столице его терпят. Ах, да, Констант помолвлен! Возможно, когда мы вернемся в Африку, у нас будет императрица…

Дэффид не мог взять в толк, отчего купец так тушуется. Мелет языком не по делу. Дело-то простое. Раз мира с язычниками нет, значит, льна из Египта в империи тоже нет. Значит, лен должен вырасти в цене. Полотно можно продать задорого. Раз мира нет, значит нужна одежда для воинов — тут лучше льняной нет, нужно оружие. Флоту нужны канаты — тоже лен. Вывод: пусть берет хоть все, что есть, но дороже, чем в прошлом году. На треть.

Римлянин сопротивлялся настолько вяло, что Дэффид признал: перестарался. Старики говорили верно: сиды достаточно. Похоже, Немайн таки чувствует цену. Стоило огород городить? Вот как Михаил завороженно смотрит. А с другой стороны: кофе выпит, по рукам ударили, задаток взяли. Может, в империи лен взлетел так, что ему и эти цены счастьем кажутся? Пора и честь знать.

Земляной пол византийской конторы оказался предательски ровным. За порогом пришлось снова привыкать к выбоинам и колеям на грунтовой улице предместья. Именно в этот момент раздался голос Тристана.

— Леди сида! Э-эй! Пришли франки! Здоровенный халк! А на халке несколько священников. Кажется, даже епископ есть. Сейчас они беседуют с братом Марком… И мама просила передать вот это…

Сида повернулась чуть резче, чем следовало. Высокая подошва свернулась набок, Немайн начала валиться набок, как корабль без балласта. К счастью, рядом был устойчивый, как скала, Дэффид, подхватил, не дав упасть. А вот повязку о сильное плечо сида перекособочила. Уши обрадовано выскочили на волю.

Римлянин застыл статуей. Из головы рыжей торчали… Рога? Демонические уши? Звериные? Чудовище открылось на ярмарке, среди честного христианского люда — и никто не тычет пальцами, не кричит "демон!". Не бежит в ужасе. Горожане продолжают вежливо здороваться, хуторяне и ирландцы пялятся с настороженным интересом, подбежавший мальчишка извиняется перед "леди Немайн" и протягивает навощенную табличку с посланием…

Михаил осознал — камбрийцы знали об уродстве рыжей! Находили неопасным. Знакомым. Понятным. А прибавить возвышенную латынь, каменеющее при греческой речи лицо, отрезанные волосы, странный, утонченно нечеловеческий облик. Неподдельный акцент дворцовых гинекеев. Попытку продать перстень. Настоящий. Конечно, настоящий. Печать, положенную чиновникам первого класса. И выше.