Сказаниада - Петр Ингвин Страница 40

Из-за него выглянул всклокоченный Бермята. Увиденное заставило пожилого витязя скривиться:

— Не оруженосец, а тридцать три несчастья.

— Случайно. — Улька сидела на лавке с поднятым к груди коленом, с обхвативших ступню ладоней капала кровь. — Гвоздь.

Пол под ней был красным. И руки почти по локоть. Она постаралась, чтобы зрелище впечатлило.

— Попарились называется, — процедил Бермята и скрылся в парилке. Но и оттуда еще некоторое время неслось бубнящее ворчание: — Я встречал неумелых и неудачливых, но чтобы все соединилось в одном человеке…

Котеня схватил ковшик, промыл рану холодной водой и замотал своей рубахой.

— Тебя отнести? — прошептал он.

— Справлюсь. Уйди.

Котеня сам понимал, что это нужно сделать как можно скорее. Бермята и так косится, а если что-то заметит? И оставаться вот так вдвоем — опасно. Улька чувствовала, как горят уши. Прикосновения молодого витязя вызывали дрожь. И эта его невероятная забота…

Котеня виновато пожал широкими плечами и удалился в парилку. Забыв о боли, Улька с удовольствием проводила взглядом его накачанную спину и забавно курчавые бедра. На душе стало легко и спокойно. Как же здорово, что она не сбежала.

Когда он вернулся в комнату, Улька уже спала к стенке лицом.

Утром выехали пораньше. Перевязанная нога не поместилась в сапог, теперь он висел на седле сзади. Верхом на лошадь помог взобраться Котеня. Бермята фыркал, но не вмешивался. У каждого свои причуды. Но выражение лица говорило все, что бывалый витязь думает по поводу тупого неумехи, зачем-то выбравшего путь воина.

То ли вчерашняя баня настроение подняла, то ли сказалось, что утром чарку медовухи употребил, но в пути Бермята разговорился. Выяснилось, что он известный в столице охотник, главный поставщик дичи при дворе.

— Пасть лучше делать из принесенного морем плавуна, затем древесина должна отстояться и выветриться. Знаешь, чем пасть отличается от кулемы?

Котеня не просто не знал, он не хотел этого знать, но пребывавшего в отличном настроении охотника такие мелочи не волновали. После прозвучавшего вопроса молодому витязю и ехавшей сбоку Ульке пришлось выслушать не только про кулему и пасть, но также про капканы, черканы, проскоки, волчий схват, плашки, дуплянки, сжимы, распорки, кляпцы, живоловушки, рожни, петельные самоловы, опадные сети, сали, обметы, тропники, пута, тенета, башмаки и прочие ловушки для зверья. Про башмаки, кстати, оказалось интересно. Медвежьим башмаком называлась выдолбленная чурка с вбитыми внутрь гвоздями, все острия которых загнуты в одну сторону. Такой башмак клали перед медом и привязывали или приковывали к дереву. Медведь вставлял лапу, а вытащить не давали впившиеся гвозди. Так и сидел, бедный, на привязи, пока охотник за ним не придет.

«Живодер», — подумала Улька про Бермяту. Звери — они же как люди, с ними надо честно, и если не на равных, то хотя бы дать шанс.

А словоохотливый витязь уже рассказывал, как приготовить кислую кровь оленя, что чрезвычайно хороша против упадка сил, затем незаметно перешел к заготовке шкур: отмоке, мездровке, мытье, выделке, дублению, жированию…

Незаметно — потому что его никто особо не слушал.

— Без мездрильной колоды качественно шкуру не очистить…

Котеня с Улькой весело переглядывались. Пусть говорит, это лучше, чем когда ворчит или приглядывается с подозрением.

Места вокруг показались знакомыми. Сердце громко застучало: за поворотом открылся вид на бабушкин дом. Сарая на берегу не было, на его месте стояла лодка с мачтой. К ней шел…витязь, откачавший Ульку после пирожков.

— Егорий! — тоже узнал Котеня.

Он и Бермята развернули коней и помчались к морю.

Одетого в простую одежду витязя опоясывал меч, непослушные волосы стягивала налобная тесьма, непреклонный взор глядел с прищуром, будто примеривался к чему-то. Странно было видеть выскобленный подбородок, что в возрасте Егория у других не встречалось. Даже Котеня, как только пух станет жестче, перестанет его сбривать, ведь борода красит мужчину.

Егорий своим видом доказывал обратное: не борода красит мужчину, а наоборот. Даже с босым лицом, смешном на ком угодно кроме него, Егорий оставался легендарным героем. Хотелось ему подражать. Возможно, Котеня и не станет выставлять свой пух напоказ, когда рядом такой пример доблести без бороды.

Улька огляделась. Почему-то не видно бабушки. Спит? Хорошо, если так. А если отец уже расправился с ней и продал дом? Откуда здесь Егорий? Витязь мог обидеться на Ульку за кражу и потребовать возмещения. Или он здесь, потому что отомстил отцу за сотворенное с дочкой?

Бабушка так и не появилась, Котеня с Бермятой вернулись. Улька не нашла сил спросить о бабушке. Но едва отъехали, она спросила о человеке, с которым те разговаривали:

— Тот самый Егорий?

Ответил Бермята:

— Доблестный витязь Егорий Храбрый. Человек небывалой души. Думаю, нет в мире таких, кто о нем не слышал. Однажды я имел честь победить его в честном поединке. О нем говорят как о несравненном бойце, и, видимо, мне просто повезло. Но что было, то было.

— А у меня он оруженосцем до Ульки служил, — в очередной раз напомнил Котеня.

— Что он делает на берегу?

— Собирается к богам за помощью и советом. Вот ведь как бывает: человек всем помогает, а своя судьба не сложилась. Как говорится, сапожник без сапог. Но Егорий — человек и воин, каких мало. Его бы нам в компанию…

— Это его дом?

Бермята и Котеня удивленно глянули на старый домик с огородом и дружно замотали головами:

— Не-е-ет, вряд ли. Может, родственники у него тут. Хотя, такому человечищу все хорошие люди родственники. Каждый на голубом глазу назовется дядькой, сватом, братом или племянником седьмой воды на киселе, лишь бы прослыть знакомым героя.

Встреча со знаменитым витязем отвлекла от охотничьей темы, это радовало. Скакали до темноты, ночевали опять на постоялом дворе, на этот раз без проблем. На следующий день пахнущий смолой и свежим деревом корабль принял их на борт.

Может быть, это и есть счастье — когда огромный мир лежит у ног, и открыты все пути, и впереди — захватывающая невероятная жизнь?

Возможно. Но еще лучше, когда все это не само откуда-то свалится, а кто-то сильный и надежный положит к твоим ногам. Улька прислонилась плечом к глядевшему на волны Котене. В лицо летели брызги. Она закрыла глаза.

Ерунда все это, что она только про счастье надумала. Не что-то неопределенное в далекой дали, а волны, брызги и плечо друга рядом — вот это и есть счастье.