Курган 3. Пекло  - Сергей Байбаков Страница 4

Где-то вдали за Прозором скакали Борко и Милован. За ними гнался старик Любомысл. Они безнадежно отстали. Их кони не выдерживали бешеной скачки. Прозор оглянулся на спутников, смерил расстояние до Добромила и выдохнул сквозь зубы: — Что ж это такое?! Что за бес в Дичко вселился!..

Может, так оно и было. Может, Дичко овладели злые силы. Прозору почудилось, что округ Добромила, вровень с ним движется сумеречная тьма. Казалось, к мальчику и коню со всех сторон тянутся острые темные языки. Чуть ли не касаются их. Будто хотят облизать, но не дотягиваются.

«Точно! Дело нечисто!..»

Вдруг предводитель увидел нечто необычное, что никак не укладывалось в голове.

«А ведь Дичко-то уже не несет! Эвон, как ровно идет! И рысью, спокойно — а не скачками… И на дорогу выскочил, значит ног по кочкам не перебьет. А ну-ка!.. Не подведи, гнедой!..»

Будто услышав Прозора, будто вняв его мольбам, гнедой жеребец напрягся, вытянулся тетивой и стал медленно нагонять Дичко.

«Ух!.. Это дело! Щас я княжича перехвачу, сдерну к себе… Эк, как мой-то коняга пошел!»

— Добромил! Добромил! — что было мочи заорал Прозор. — Щас тебе помогу! Я тебя схвачу, а ты в меня котом цепляйся!

Но княжич не обернулся на истошный крик дружинника. Сидел в седле ровно. Богатырю показалось — мальчик окаменел.

Так порой бывает с человеком, что полз ввысь по отвесной скале и вдруг не почуял под ногами опоры. Суматошно нащупал маленький выступ, уперся в него ногой и замер. Вниз глянуть жутко. Кругом пустота. Тогда только и остается, что вцепится в невидимые трещинки и бояться не то что шелохнуться, а даже дышать. Надо замереть, а то одно неверное движение — и уже ничего не поправишь…

А расстояние меж гнедым и Дичко сокращалось. Вот уже близко та непонятная тьма, что окружала Добромила. Уже рядом колышутся те острые языки. Один из них, словно невзначай, лизнул Прозора по лицу.

И тут могучего дружинника обуял страх. В жизни такой жути не ведал! Вдруг помнилось, что он летит высоко-высоко. Несется средь тьмы, а под ним на бесконечной темной земле горят неисчислимые костры, а еще дальше восходит мрачное багровое зарево.

Помнилось… И схлынуло! Прозор увидел, что вокруг него снова та незнакомая земля, а Добромил уже рядом — руку протяни!

Не мешкая богатырь изогнулся ловкой рысью, потянулся… И схватив княжича поперек тела, сильно — нещадно! — выдернул его из седла.

Ошибись Прозор хоть чуть-чуть! Не соразмерь свою силу и ловкость, то все… В лучшем случае на таком бешеном скаку они сверзились бы вниз так, что… А в худшем… Впрочем, времени размышлять не было.

Все обошлось. Мощные руки уложили княжича поперек крупа жеребца — будто невеликую охотничью добычу. Тут же Прозор потянул поводья. Гнедой жеребец смерил бег и встал.

А Дичко, освободившейся от ноши, вдруг пронзительно заржал и описав широкий круг подбежал к гнедому и ткнулся мордой в голову Добромила.

Прозор цыкнул на жеребца. Экий неучтивец, натворил незнамо что и ведет себя так, будто ничего не случилось! Потом виниться будешь. И до тебя черед дойдет. А сейчас не мешай.

Ловко и бесшумно соскочив на серые дорожные камни, богатырь бережно взял княжича на руки, не мешкая отнес его на траву.

У Добромила были плотно сжаты веки и казалось — он не дышит. Мальчик будто окаменел: настолько твердо и холодно его тело. Даже сквозь одежу ощущается. Будто он на морозе побывал. А ведь тепло…

Прозор утер взмокший лоб откинул разметавшиеся белые пряди волос и стал поджидать спутников. Любомысл хороший знахарь — поднимет княжича. Вон, как спешит. Старик-старик, а уже вровень с мόлодцами скачет. И правильно — видит, что вроде бы все обошлось — но что-то не так. Добромил лежит, а Прозор над ним склонился.

Богатырь поднес лезвие ножа к губам Добромила и облегченно перевел дух. Блестящий клинок сразу же запотел. Дышит княжич…

Молодцы слету спрыгнули на землю. Милован первым, а Борко чуть припозднился: с перебитой рукой не распрыгаешься.

Парни встали за Прозором. Переглядывались. Поджидали всезная Любомысла. Что ж медлит-то? Но это им казалось. Старик спешил изо всех сил — мысленно ругаясь всеми ведомыми ему нехорошими словами. Корил себя, что выбрал такую неторопливую лошадку. Но соскочил как молодой, и сразу же тронул за плечо Прозора: «Мол, что там? Отодвинься, дай я гляну!»

Прозор обернул к нему побледневшее мокрое лицо.

Любомысл понял — это не от усталости. Ее Прозор не ведал. И не от страха. За себя богатырь не боялся. Уж что-что, а в себе он уверен. И недаром: то, что говорили люди о его силе и отваге — домыслом не было, не на пустом месте выросло. Уж это Любомысл знал. Прозор ему друг. А в это слово старый мореход вкладывал особое значение. Друзей не бывает много. Этим словом не разбрасываются.

Дело в другом: в седле взбесившегося жеребца сидел не он, а княжич Добромил. Этим и объяснялось волнение Прозора. Любой венд, состоящий на службе виннетского князя, не раздумывая, отдал бы жизнь за Добромила. И не потому, что он наследник. Нет. Нечванливый, простой и доброжелательный княжич был для суровых воинов как сын.

«Прозор просто осознал, что могло случиться, — рассудил Любомысл. — Когда скакал за княжичем, то переживать было некогда. Мы тоже не думали. А вот сейчас… Прозору даже страшно подумать, что случилось бы с Добромилом, не выдержи княжич бешеной скачки, и свались оземь. И мне страшно… Ох, что за мысли голову лезут!»

Старик тяжело вздохнул.

— Да не вздыхай ты так жалобно, старче! — Это Прозор поднял к нему лицо. Дышит наш малец. Все хорошо…

— Хорошо-то хорошо… — проворчал Любомысл. — Хорошо, что с коня княжича сдернул да не покалечил. Видели… Да что ты расселся! — неожиданно прикрикнул старик. — Дай мне княжича глянуть! Поболе тебя разумею!

— Гляди! — Прозор с готовностью вскочил. — Без чувств он, и холоден как ледышка. Я это сразу почуял, еще когда с жеребца ссаживал. Не знаю, почему…

Добромил лежал бледный. Обычный румянец исчез. Тонкие черты лица заострились и вытянулись.

«Будто покойник! — испугался Любомысл. — Да что ж…»

Тут княжич неожиданно открыл глаза и Любомысл содрогнулся. Глаза такие же: серые, живые… Но… Что-то в них изменилось. Исчезла детская непосредственность и бойкость. Сейчас они были чужими. Взрослыми, что ли. И них стояла мудрость и непонятная тоска.

— Да что с тобой, княжич! — переполошился старик. — Ты что?!

А Прозор обрадовался. Княжич цел. Жив-здоров, и это главное. Облегченно вздохнули молодые дружинники — Борко и Милован.

Добромил приподнялся, посмотрел на Дичко, что понуро стоял рядом, будто чувствовал свою вину, и неожиданно для всех прижался к широкой груди Прозора.

Кругом свои, и нет больше мрака и летающего в нем ворона. Нет Мораны с ее обжигающим холодом. Нет костров и тянущего к себе темного багрового зарева вдалеке. Ничего этого нет!