Внучка берендеева. Второй семестр - Карина Демина Страница 4

– Что, дядюшка, – в тон отозвался Арей.

Спекшиеся мышцы не слушались. И хорошо бы никого не встретить по пути, а то ж сочинят… придумают, переврут…

…и донесут куда надобно, и куда не следует вовсе.

– Огонь – стихия непростая. – Кирей шел медленно.

А ведь и ночь он выбрал непростую.

И место неслучайное.

И значит, не будет встреч и свидетелей. Хорошо…

– Взять ты силу взял, но это полдела, если не треть. Попробуй теперь удержать. Приручить…

Огонь загудел, соглашаясь, что он, конечно, готов терпеть слабую телесную оболочку, в которую его заточили – или наивно полагали, будто заточили, – но до поры до времени. Эту клетку ничего не стоит разрушить.

– И если позволишь совет…

– А не позволю?

Кирей плечами пожал: мол, мое дело сказать, а твое – думать, надо ли тебе сказанное.

– Держи себя в руках.

Пламя свернулось в животе, теперь Арей ощущал его огромным змеем с огненною шкурой. О таком мама сказки рассказывала. О чешуе золотой, о следах самоцветных, о логове под корнями старого дуба, о крыльях грозовых, из меди созданных. Взмахнет змей крылами и полетит над степью звон-гром.

Поднимется…

– Вот об этом и говорю. – Кирей убрал руку и хлопком сбил с плеча огненный язык. – Тебе нельзя отвлекаться. Ни на что. Ни на кого. Стоит дать слабину, и огонь тебя сожрет.

Призрак змея рассыпался золотой пылью.

А пламя выплеснулось в кровь нежданною яростью: да как смеет он, родственничек непрошеный, забытый и потерянный, указывать Арею, как быть? Небось без его советов Арей жил.

И жить будет.

– И хорошо, если только тебя.

Пламя Кирей лишь смахнул. И Арей опомнился. Да что это с ним? Откуда взялся гнев этот? И желание немедля изничтожить родича, дерзнувшего обратиться…

…дерзнувшего?

…обратиться?

Не его, не Ареевы это мысли…

…живое пламя остывало.

Отползало.

Вновь обращалось в змея, и золотая чешуя манила близостью. Зря ли матушка сказывала, что нет в мире ничего, этой чешуи прочней. Не пробьют ее ни стрелы, ни копья, увязнут топоры боевые…

…нельзя слушать.

Нельзя поддаваться.

…оттого и не одолеть змея людям. И Арей, если захочет, может змею уподобиться. Достаточно пожелать… чего он хотел?

Свободы?

Арей уже свободен. Мести? Его слово, и вспыхнет мачехино подворье костром погребальным. А следом полыхнут и прочие владения… и братец единокровный…

…нет!

Арей заткнул уши.

– Вот так, хорошо. Дыши давай, – голос Кирея пробился сквозь медовую песнь пламени, где Арею обещано было все, что лишь пожелает.

Золото?

Будет.

Власть?

Да хоть над всем миром.

Женщина… любая захочет… не любая. Единственная, которая нужна, не захочет… не с убийцей, не с палачом… не с тварью, в которую он обернется, позволив себе малость.

– Ты справишься, племянничек. – Кирей вновь подал руку, и Арей понял, что стоит на коленях.

На выжженной земле.

На расплавленной…

Это он?

А кто еще? А если бы…

– Теперь понимаешь, что я имел в виду? – Кирей поднял рывком. – Ты должен держать в узде свои мысли. Желания. Все. Каждое слово, которое произнесено. Или не произнесено… пламя будет искать слабину. И если найдет…

…понесется по-над столицею медная гроза, сотворенная безумцем. И сумеют ли справиться с нею магики?

– И как… долго?

– Месяц. Два. Десять… за сколько управишься. Это же твой огонь. Тебе с ним и сражаться.

Он не лгал, дорогой заклятый родич, который мог бы и до того упредить, но не стал. Случайно ли? Мнилось Арею, что не было ничего случайного в произошедшем.

– А ты? Сколько ушло у тебя?

– Семь дней, – сказал Кирей, но тут же добавил: – И семь мгновений при первом порыве. И за эти семь мгновений я едва не убил их всех…

– Почему не убил?

И это было важно знать, особенно теперь, когда змей нашептывал, что не стоит слушать того, кто добровольно отрекся от силы, спеленал ее, скрутил да в клетку упрятал.

– Понял, что другой семьи у меня не будет, – тихо ответил Кирей. – И ты поймешь… не про семью. Другое. Когда поймешь, то и с пламенем справишься… только постарайся уж не задерживаться. Оно чем дальше, тем хуже…

– А если…

– Если не справишься, я сам тебе шею сверну.

– Спасибо, дядюшка.

– Да не за что, племянничек…

Небо отряхнулось от красных сполохов, громыхнуло тяжко, грозя скорою бурей, а потом, поторапливая безумцев, которым вздумалось гулять в неурочный час, сыпануло ледяным крошевом.

Начинался последний зимний месяц.

В народе его звали волчьим.