Царский пират - Иван Апраксин Страница 4

– А потом он, так и не будучи открыт, вернется на Родос, – закончил свою мысль Степан. – Но это уж будет моя забота.

Неожиданность поджидала чуть после, когда Лаврентий вдруг отказался возвращаться на корабль.

– Нельзя уезжать, пока я не помирюсь со здешними богами, – заявил он. – По всему видно, что в этих краях, в этом море они очень сильны. Без их помощи нам всем будет трудно. А, кроме того, мне нужно поворожить, и место для этого подходящее.

Он собирался провести в священной роще весь остаток дня и ночь.

– Но как же ты останешься один? – с недоумением поинтересовался Степан. – У тебя нет еды и негде укрыться от ветра со снегом.

Но колдун только улыбнулся в ответ.

– Боюсь, мне будет жарко, – ответил он. – Может быть, даже слишком жарко. А еды здесь предостаточно. – Он обвел глазами валуны святилища. – Отсюда исходит огромная сила. Разве ты сам не чувствуешь?

На корабле царило безмятежное спокойствие – все были заняты делом. Большая часть команды занималась починкой парусов и приводных канатов, которые часто рвались. Агафон использовал время для того, чтобы обучить пищальному бою и обращению с холодным оружием новичков – Федора и Кузьму. Оба они совсем не владели этим искусством, и теперь Агафон в роли строгого учителя наслаждался выпавшей ему ролью.

Что же касается одноглазого Ипата, то он с самого начала сходил с ума от корабельных пушек. Он осматривал их, чистил, любовался ими. Видя, как Ипат поглаживает чугунные и бронзовые стволы и приговаривает что-то при этом, Степан даже с невольной усмешкой догадывался, что новоиспеченный канонир дал каждому из орудий какое-то имя и теперь общается с ними.

С сотником Василием Ипат не разговаривал никогда. Более того, оба старались не встречаться взглядами, будто не существовали друг для друга. После конфликта, случившегося в рабском кубрике, когда Василий вернулся от капитана Хагена, а Ипат злобно издевался над ним, между канониром и боярским сыном не могло быть никаких отношений. Степан краем глаза лишь замечал, как напрягается лицо Ипата, когда он проходит мимо Василия Прончищева, а временами перехватывал устремленный на канонира взгляд сотника – тяжелый и задумчивый, словно налитый свинцом.

– Что-то еще будет, – с тревогой понимал капитан Кольцо. – Не сейчас, так потом. Но так просто эта ситуация не разрешится.

Надо думать, Ипат уже сто раз успел пожалеть о том, как вел себя по отношению к боярскому сыну. Поспешил тогда, поторопился с издевательствами. Теперь все развернулось по-другому, и сотник Василий вновь стал тем, кем и должен был. Пусть не капитаном корабля, но все же явным воинским начальником: всяко уж не чета Ипату…

Зато у канонира имелось свое удовольствие. Однажды он заметил, с какой ловкостью его чернокожий «воспитанник» кидает в деревянную переборку короткий ножик. Взмах рукой, и сверкающее лезвие, перекувырнувшись в воздухе несколько раз, точно вонзается в стенку. Такому глазомеру мог позавидовать каждый, и Ипат решил сделать из М-Твали артиллериста, себе в подмогу.

Чернокожий гигант был в восторге от своего нового положения. Он научился заряжать орудия в считаные секунды, а в том, чтобы перекатывать их по палубе, ему вообще не было равных – физической силой И-Твали превосходил всех остальных. Однажды с разрешения Степана Ипат устроил «учебные стрельбы», использовав для этого десять ядер из запаса, значительно пополнившегося после стоянки в Сан-Мало.

Из досок разломанного снарядного ящика был сооружен маленький плот, который, привязав длинной веревкой, бросили за борт. Когда расстояние между бригом и плотиком значительно увеличилось, Ипат начал стрельбу по нему.

Это было настоящей боевой практикой: корабль качало волной, цель была маленькая, и попасть в нее было крайне сложно. Вся команда, столпившись у борта, наблюдала за стрельбами. Пушки поочередно грохотали, Ипат матерился, сизый пороховой дым ел глаза всем присутствовавшим.

Четвертым выстрелом Ипат опрокинул плотик так, что он перевернулся. Шестым – разнес его в щепки. Это был очень хороший результат – ведь маленький плот куда меньше, чем вражеский корабль.

Последний, десятый выстрел гордый собой канонир позволил сделать своему новому помощнику.

– Давай, Черт, – снисходительно сказал Ипат. – Покажи себя. Чему я тебя научил…

Сверкая белозубой улыбкой, М-Твали ловко откатил тяжелый пушечный лафет и зарядил орудие. Закатив в жерло ядро, он несколько раз мягко, но сильно сунул банником, забивая заряд поглубже. Затем, перескочив к казенной части, навел пушку на оставшуюся плавать среди волн доску. Выстрел – и доска взмыла кверху, ядро угодило ей в край.

Вообще чернокожий убийца с пиратской галеры на деле оказался добродушнейшим парнем. Он поминутно улыбался, стараясь угодить всем, а в Ипате вообще души не чаял. Только при виде Степана он как-то собирался и отводил глаза в сторону: неловко было, ведь в бою он чуть не убил поморского капитана.

Кроме прочего, М-Твали оказался очень восприимчив к языку. На пиратской галере с ним никто не разговаривал: его держали в клетке, как дикого зверя, и выпускали только в бою, когда нужно было убивать неизвестно кого за миску похлебки. А оказавшись на борту русского корабля, африканец погрузился в языковую стихию, вскоре ставшую для него понятной. Никто специально не учил его, но М-Твали слушал речь, обращенную к себе и звучащую вокруг себя, так что результаты не замедлили сказаться.

Конечно, тут постарался и Ипат, ревниво следивший не только за артиллерийскими успехами, но и за общим развитием своего помощника. Однажды он даже устроил аттракцион для всей команды, когда перед всеми вдруг задал вопрос:

– Скажи нам, Черт, кто ты таков?

Видно, с Чертом уже репетировали этот номер, потому что тот с готовностью улыбнулся и с ужасным акцентом, но четко отрапортовал:

– Стрелец московского царя!

– А с кем ты должен сражаться, Черт? – задал следующий вопрос одноглазый педагог.

– С немцами, шведами и бусурманами, – последовал немедленный ответ.

– Вот вернемся в Россию, – обращаясь ко всем, сказал Ипат. – Зачислим Черта в стрелецкий полк пушкарем и на войну пойдем. От одного его вида басурмане разбегаться будут.

Сейчас, вернувшись с острова на корабль и увидев знакомые лица в знакомой обстановке, Степан испытал облегчение. Только сейчас он понял, что имел в виду Лаврентий, говоря о «месте силы». Действительно, на острове он ощущал угнетенность, словно в присутствии какой-то незримой, но грозной силы. Будто десятки глаз наблюдали за тобой, раздумывая, оставить тебя в живых или уничтожить одним могучим ударом.

Во второй половине дня настало время обеда. Готовить еду для команды Ингрид решительно отказалась с самого начала.

– Никогда не любила этого, – заявила она Степану. – Только для мужа стану готовить. А поварихой на собственном бриге не буду. Давай, лучше я тебя научу обращаться с астролябией – это куда интереснее.