Меч и щит - Григорий Березин Страница 39

Между прочим, на языке антов головня называется фюрбранд, или фюрбрандер, это уж где как произносят. И народу я, наверно, кажусь похожим на головню — верх рыжий, а прочее черное. Именно Фюрбрандером меня прозвали после похода, и в народе даже родилась новая пословица: «От маленькой головешки вратники погорели», подразумевая не столько мой рост (для своего возраста я был как раз довольно рослым, в целую оргию без палестры), сколько мой юный возраст, как-никак всего пятнадцать лет. Слово это, фюрбрандер, помимо своего прямого значения имеет и переносный смысл: смутьян, человек, подстрекающий других на опасные перепетеи [12].

Я, однако, весьма гордился таким прозвищем и радовался, что оно вытеснило кличку Волкодав. Ульфбани, между прочим, тоже имеет дополнительное значение. Так анты называют растение, которое левкийцы именуют аконитом. Хотя мои стрелки не видели в этом ничего зазорного и часто прикалывали к шлемам пальчатые листья этого цветка, я их примеру не следовал, так как, напоминаю, предпочитал иную цветную гармонию.

Позавтракав, я оседлал Уголька и не мешкая отправился в путь. Мне не терпелось. Я ощущал нечто вроде зуда в ладонях и чувствовал: теперь уже недолго, отцовское наследие где-то рядом. Поэтому я еле удерживался от желания пустить коня галопом, но в этих зарослях, бывших, судя по обилию фруктовых деревьев, запущенным садом, приходилось довольствоваться мелкой рысью. А к полудню вообще пришлось остановиться — передо мной возникла непреодолимая стена из густого терновника. Попытка объехать ничего не дала, заросли все тянулись и тянулись, и я даже гадать не мог, когда они кончатся. Я остановил коня, не зная, как поступить, — я чувствовал, что меч где-то там, за этой колючей стеной, но совершенно не представлял, как пробить в ней брешь. Наконец я повернул коня и направился обратно к берегу. Доехав до самой воды, я не остановился, а заставил Уголька войти в реку. Глубина у этого берега была приличной, и арсингую пришлось плыть, хорошо, что не против течения. Никакой другой конь такого бы не совершил — ведь нам предстояло проплыть без малого пять стадиев. Наконец мы выбрались на берег, где терновник уступил никогда не кошенной траве. Я поехал вдоль берега, зорко посматривая по сторонам в поисках меча. Впрочем, иначе как вдоль берега я и не мог ехать, потому что только там проходила узкая полоска твердой земли, а слева тянулось сплошное и бескрайнее болото. Видимо, во время разливов Магуса вода затапливала пологий берег и… оставалась там, превращая заливные луга в трясину. Еще одно свидетельство развала ромейской государственности, подумал я. В былые времена и император, и магнаты не допустили бы подобной бесхозяйственности, потери богатых лугов…

… Неожиданно все эти мысли вылетели у меня из головы. Среди густой травы, между вершинами двух каменных глыб, блеснуло золотом. Спешившись, я медленно, боясь спугнуть удачу, двинулся к валунам. Еще издали я разглядел, что золотистое свечение исходит от небольшого диска, над которым виднелась черная, слегка изогнутая рукоять.

Я осторожно раздвинул густую траву.

Да, это был он! Изогнутый клинок, не потускневший за все годы, пока ждал меня, застрял меж выступов. И тут я заметил и то, что скрывалось в тени камней. Скелет. Лезвие меча уходило прямо в грудную кость.

Так вот ты какой, колдун Суримати. Не очень-то велик, то есть два да два, как говорят в Левкии, — два локтя и два спитама. Подумать только, двадцать лет назад это был один из величайших магов, каких знал мир.

Sic transit gloria mundi [13], вспомнил я нечто подобающее моменту, месту и времени, поскольку находился в Романии. И, вдохнув всей грудью, как перед прыжком в воду, я взялся за рукоять и осторожно высвободил меч из каменного плена.

Кром показался удивительно легким, от рукояти исходило странное тепло, заструившееся по телу…

Правда, насладиться обретенным сокровищем мне не дали. Груда костей, из которой я извлек меч, похоже, не желала с ним расставаться без боя.

Сперва я даже не понял, что произошло, просто в воздухе мелькнуло что-то белое, и сильнейший удар сбил меня с ног.

Вскочив, я растерянно огляделся и, надо заметить, сделал это весьма вовремя: туда, где я только что лежал, метнулся… Суримати. «Похоже, даже кости мага хранят в себе немало Силы», — с изумлением сообразил я. Даже если легенды о могуществе Суримати и преувеличивали его мощь, то совсем ненамного. И если его gloria mundi давно и безвозвратно миновала, то сам он явно еще далеко не transit. В отличие от мертвецов из страшных сказок, он не скрипел костями, не выл, не лязгал зубами и не светился. Он действовал абсолютно беззвучно. Беззвучно и быстро — и это было страшней всего.

Несколько раз увернувшись от атак скелета, я понял, что мне долго не продержаться — старые кости явно не ведали усталости, в отличие от моих, которые все еще ныли после падения. Нужно было срочно найти выход, пока Суримати не прижал меня к воде. Собственно, этот выход был очевиден — пускай колдун попробует меча, который уже сразил его однажды. Что я тут же и сделал, стоило Суримати опять метнуться ко мне. Как бы продолжая поединок двадцатилетней давности, Кром пронизал скелет, разрубив его от ключицы до безреберной кости. Этому удару научил меня когда-то Улош, и я не сомневался, что после него любой противник, будь он живой или мертвый, развалится на две аккуратные половины.

И Суримати не разочаровал меня. Не окончив прыжка, он рухнул наземь. Правда, порадоваться этому факту я не успел, как, впрочем, и опустить меч, машинально поднятый в оборонительную позицию. Молниеносно сросшиеся кости перекатились по земле, норовя схватить меня за ноги. Пинком я отшвырнул подальше настырного врага, выгадывая себе крохотную передышку…

Кром, конечно, оружие замечательное, но Суримати, пробыв с ним в столь тесной… связи, кажется, сумел выработать какую-то защиту. Можно, конечно, попробовать Скаллаклюв, но что-то подсказывало мне, что обычное оружие тут бессильно, да и времени у меня не оставалось. Колдун снова надвигался, скаля зубы в безмолвной насмешке.

Вот тут по какому-то наитию я и вспомнил Мулетан, трупы вратников и свой приказ: «В болото их!» А что, если и этого… в болото? Времени на размышления не оставалось — надо было рискнуть. И я рискнул. Сунув Кром за пояс, я начал осторожно отступать к болоту. Скелет сделал то, что и должен был сделать, — прыгнул, на этот раз пытаясь вцепиться мне в горло. Изловчившись, я схватил костяк (руки обожгло холодом) и, сильно прогнувшись в спине, изо всех сил швырнул его как можно дальше — в болото!

Трясина издала чавкающий звук, пошли пузыри, заколыхалась, как от сильного ветра, осока, и Суримати наконец-то совершил transit. Transit в трясину, если можно так выразиться. Когда я повернулся к болоту, на месте падения скелета еще лопались пузыри, но больше ничего не напоминало о нем.

Я перевел дух. Ну дела! Сказать кому — не поверят. Но вот оно — бесспорное доказательство, отцовский Меч, терпеливо ждавший меня двадцать с лишним лет. М-да. После борьбы со скелетом, пожалуй, не мешает умыться. Я счел это неплохой идеей и направился к воде. Остановившись у кромки воды, я поднял меч на вытянутых руках и встал спиной к солнцу, чтобы клинок не бликовал. Хотелось рассмотреть его получше. И на алом фоне вод Магуса он предстал передо мной таким, каким явился во сне. Я слегка повернул меч, и отраженный в воде свет заиграл мрачным блеском на вычервленных по клинку рунах, и хотя я не знал языка этих рун, мне сразу стал ясен их смысл, и я прочел эти строки вслух на незнакомом и все же родном языке: